Читать книгу "Солдатский долг. Воспоминания генерала вермахта о войне на западе и востоке Европы - Дитрих фон Хольтиц"

Летнее наступление

7 июня 1942 года наши дивизии вышли на рубеж атаки на Севастополь. В 1.45 в дело вступила вся артиллерия, ее огонь достиг максимальной силы в 3.50. Авиация совершила массированный налет, в то время как пехота, находившаяся в прекрасной физической и психологической форме, бросилась на противника. Судьба операции решилась в первый час. За две предшествующие ночи были обезврежены установленные противником мины, что открывало путь на высоты. Однако взять русские позиции было очень трудно. На поросшей кустарником местности было сложно сохранять сплоченность подразделений и управление даже самыми небольшими из них. Пехотинцу приходилось драться за каждый метр; он атаковал, отражал контратаки и ежечасно подвергал испытанию свою волю к победе. Мы глубоко вклинились во вражеские позиции, но никогда еще нам не доводилось иметь дела с таким упорным неприятелем, столь стойким под огнем такой интенсивности. Каждый окоп приходилось брать, забрасывая его минами, дымовыми шашками и гранатами.

Рядом с молодым артиллерийским наблюдателем, стоявшим у перископа, вместе с радистом находился командир пехотного взвода. Несмотря на ожесточенное сопротивление противника, он направлял огонь своей батареи спокойно и умело.

Следом за наступающими солдатами тянулись телефонные линии. Доблестные бойцы роты связи вынуждены были постоянно чинить их, но эта работа позволяла командованию ставить дымовую завесу, направлять огонь средней и тяжелой артиллерии на еще сохранявшиеся очаги сопротивления противника. Однако русские не сдавались и продолжали драться с отчаянной храбростью, заслуживающей восхищения. Мы брали пленных; это были крепкие и суровые люди. Когда их уводили в тыл, некоторые внезапно хватали оружие, во множестве валявшееся на поле боя, и в последнем самоотверженном порыве возобновляли бой.

После шести дней боев в изнуряющей жаре мы наконец овладели фортом «Сталин»[39]. Две наши атаки были отбиты. В конце концов мы стали обстреливать его тяжелыми и сверхтяжелыми снарядами, поскольку массированный огонь орудий меньшего калибра не мог заставить защитников форта сдаться. Начальник артиллерии дивизии, увидев проходящих мимо его КП раненых, коснулся забинтованной светловолосой головы одного молодого солдата с перебитой рукой и обратился к нему с несколькими добрыми словами, а тот ответил: «Ничего серьезного, господин полковник, главное – мы взяли «Сталина».

После взятия форта «Сталин», предоставившего артиллерии новый наблюдательный пункт, в боях наступила пауза. Мы по-прежнему были отделены от центра крепости Северной бухтой, шириной до 800 метров. Кроме того, в скалах, расположенных на нашем берегу, на большой глубине имелось множество русских складов боеприпасов, выходы из которых вели на узкую набережную, идущую вдоль северной стороны бухты. Это были штольни в виде туннелей, над которыми находилась толща скальных пород до 100 метров, что практически исключало возможность применения артиллерии, которая была бы здесь неэффективной. Пространство между фортом «Сталин» и северным берегом бухты было взято штурмом нашими людьми; атаки на малые доты проводились совместно с саперным батальоном.

Чтобы проложить путь к ним, наша 11-я рота дошла до отвесных обрывов, но попытки использовать гранаты, мины и динамит окончились неудачей. Мы отправили пленных с поручением склонить противника к сдаче ради сохранения жизни рабочих завода по производству боеприпасов, их жен и детей, но безуспешно. В отчаянии один молодой доброволец спустился с набережной на веревке, чтобы взорвать вход штольни при помощи заряда динамита. Но когда он был совсем близко к цели, произошел страшный взрыв. Это советский комиссар (предположение автора, поскольку живых свидетелей не осталось. – Ред.) взорвал штольню. Вместе с ним погибли 1400 гражданских лиц, нашедших там убежище, и наши солдаты, находившиеся над штольней.

В тот момент я впервые услышал о плане овладения Северной бухтой с помощью быстроходных катеров. Это позволило бы войти в соприкосновение с силами противника, укрепившимися на ее южном берегу, и тем самым открыть путь в центр укрепленного района. Как я узнал впоследствии, это решение командующий 11-й армией принял лично, вопреки возражениям генералов. Это был единственный способ взять крепость. Позднее, во время одного из приездов к нам, генерал фон Манштейн[40] спросил мое мнение, и я не мог не подтвердить его правоту.

Однако реализация данного плана наталкивалась на серьезное препятствие. Пять русских складов боеприпасов, спрятанные в скальном массиве северного берега бухты, еще не были захвачены нами. Повсюду были мины, что делало продвижение крайне трудным. В конце концов один храбрый молодой младший лейтенант-танкист сумел взломать вход в крайнюю с востока штольню, а вскоре были вскрыты и остальные. Из глубин выбирались колонны истощенных мужчин, женщин и детей. Комиссары покончили с собой, кроме одного, которого убили взбунтовавшиеся солдаты. Мины были сняты, и после этого мы стали хозяевами всего берега.

Больше двух недель мы ежедневно вели тяжелые бои с противником, который защищался с ожесточением. Ценой больших потерь дивизия, действовавшая справа от нас, зачистила весь северный берег, беря одну позицию за другой и преодолевая серьезные препятствия, чтобы принудить противника прекратить всякое сопротивление. Защитники Севастополя дрались с поразительными ожесточением и энергией, вынуждая атакующих с трудом отвоевывать каждый метр земли и по максимуму мобилизовывать свои внутренние резервы. При этом русские обладали таким ценным преимуществом, как прекрасное знание местности, нас же каждый новый шаг вперед приводил на незнакомую территорию, поливаемую огнем неприятельской артиллерии там, где мы этого меньше всего ожидали. Обе стороны несли значительные потери в людях.

Наш полк, потерявший семь восьмых личного состава, занял позицию на берегу, готовый обеспечить контроль над бухтой и пойти на последний штурм центральной части крепости.

С наступлением ночи наши верные помощники саперы подогнали десантные катера в места, скрытые от противника. Артиллерии еще раз указали пункты, где, предположительно, находились русские укрепления. На высотах установили тяжелое вооружение пехоты и пулеметы, нацеленные на конкретные пункты на противоположном берегу. Из наших сильно поредевших рот мы формировали десантные группы, и каждый из нас испытывал почти непереносимое напряжение. Разве неприятель не укрепился непосредственно на берегу, чтобы в зародыше задушить нашу попытку десанта, раздавив нас под жестоким обстрелом?

Ночное небо было усыпано звездами. Ровно в 13.50 29 июня начался сосредоточенный артобстрел противоположного берега. Под его прикрытием наши люди попрыгали в катера. Один офицер подошел ко мне и попросил восстановить дисциплину среди пехотинцев и саперов, которые одновременно бросились к судам. Заработали моторы, и катера почти без прикрытия пересекли залив на фронте в 500 метров. Один из головных катеров был соединен кабелем с базой, откуда вышел десант, и уже через двенадцать минут мне доложили о прибытии первой роты. Она продвигалась к высотам вдоль железнодорожного пути, проложенного по набережной. Я немедленно отдал артиллерии приказ изменить направление огня и сосредоточить его на тех пунктах, где противник еще оказывал отчаянное сопротивление. Но вскоре выпущенные сигнальные ракеты сообщили мне, что наши доблестные солдаты овладели высотами. Они продолжали движение на юг и юго-восток, в направлении крепости. Мне доложили, что командир батальона выбыл из строя, и эта новость заставила меня немедленно перебраться на другой берег, чтобы принять на себя руководство операцией.