Читать книгу "Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер"

В еще больших количествах переселение имело место при Иване III: «При великом князе Иване Васильевиче… служили царевичи: царевич Даньяр, царевич Салтанай, царевич Зденай, царевич Енай, царевич Шиговлей, царевич Петр, царевич Василей… При великом князе Василии Ивановиче (Василий III, сын Ивана III и отец Ивана Грозного, правил в 1505–1533 гг.) служили: царевич Шиг-Алей Казанский, царь Магмет-Аминь казанский».

После покорения Казани и Астрахани поток этот резко увеличился. Н. Пронина говорит о том, что царь сразу получил себе в войско 30 тысяч бойцов-татар[272]. Не знаю, так ли это, но летопись перечисляет множество имен, как тюркских, так и русских, причем последние опять-таки говорят лишь о том, что переселенцы приняли православие. Так, последний казанский хан Едигер-Махмет уже в 1553 г. принял православие и стал Симеоном (не путать с Симеоном Бекбулатовичем, о котором речь впереди)[273]. В. Куковенко, как мы уже видели, много говорит о том, что царь поддавался чужому влиянию; о том же пишет и Р. Г. Скрынников[274]. Так почему же он не мог поддаться и влиянию ордынских (или «проордынских» – те же иосифляне, как мы видели, вполне могли быть таковыми) «советников»?

Но продолжим о переселениях. Царями и царевичами дело не ограничивалось – за ними последовали многие мурзы, уланы, беки и менее знатные люди из их окружения. Происходившие от этих переселенцев фамилии, имеющие тюркские корни, со временем стали восприниматься как русские: Курбатовы, Басмановы, Ахматовы, Щелкановы (не потомки ли того Чолхана – «Щелкана», которого в 1327 г. убили тверичи. – Д. В.), Уваровы, Урусовы, Есиповы и т. д.

А теперь вот о чем. Общепринятым считается мнение о татарском происхождении, например, Бориса Годунова. Однако Р. Г. Скрынников считает, что сказание о предке Годуновых – мурзе Чете «полно исторических нецелесообразностей и не заслуживает ни малейшего доверия», а далее доказывает, что предки Годуновых татарами не были – коренные костромичи, они издавна служили боярам при Московском дворе[275]. Почему же тогда легенда об их татарском происхождении так укоренилась?

Может быть, потому как в XVIII столетии, в период преклонения перед Западом, среди русских дворян считалось «престижным» выводить свои родословные из Западной Европы (например, Бестужевы считали своим предком англичанина Беста, Тютчевы – итальянца Дудже, Суворовы – шведа Сувора), так и двумя веками ранее столь же престижно было выдумывать себе родословные «ордынские»?

Вот и И. де Мадариага пишет, что в XVI столетии многие русские княжеские фамилии гордились своим происхождением от монгольских «царевичей» и других знатных ордынских персон. При этом царевичи, ведшие свой род от Чингисхана, превосходили своей знатностью других московских князей и вплоть до угасания династии Рюриковичей считались по знатности следующими за ними непосредственно[276]; кстати, это не вяжется с утверждением того же автора о том, что царь не боялся претензий представителей ордынской знати на престол.

Если власть благоволила золотоордынцам, как после Петра – западноевропейцам, удивительно ли, что многие приписывали себе и несуществующее золотоордынское происхождение?

Многие из переселенцев (более ранних, не при Грозном) были поселены под Нижним Новгородом и Рязанью, где они владели городами Романовом и Касимовом, где имелось целое татарское «царство» (интересно, что с 1485 по 1533 г. Россия несколько раз посылала касимовскому «царю» дань!)[277], другие были расселены по центральным уездам страны, оставив после себя топонимы Татарка, Татариново, Мурзино, Ханское, Бегишево и т. д. После завоевания Россией Астрахани и выхода на Каспийское море на Русь стали переселяться ногаи.

За ногаями последовала еще одна волна переселений – северокавказская. Так, уже в ноябре 1552 г. «черкасские государи князи» – князь Маашук, князь Иван Елбобзуков и Танашук просили, чтобы царь «вступился за них, а их с землями взял себе в холопи и освободил от крымского хана». Однако «кавказская» волна переселенцев, во-первых, была сравнительно невелика, а во-вторых, как мы увидим, тесно связана с той же Ордой.

Переселения продолжались и в дальнейшем, так что в 1557 г. англичане, присутствовавшие на царском пиру, отметили, что за третьим столом сидели черкесские князья – очень большой почет, если учесть, что за первым столом сидел сам царь с детьми и казанскими царями (выделено мною. – Д. В.), а за вторым – митрополит со свитой. Но больше всего было все же ордынцев – их на том пиру, в других залах, насчитывалось 2000[278].

В 1563 и 1564 гг. московское правительство интенсивно сносилось с ногаями, прося у них именем царя людей «для своих царских нужд». Так, в 1563 г., т. е. до бегства Курбского, к московскому двору прибыло около 2000 ногаев, тогда как после бегства Курбского лишь в сентябре 1564 г. – 1582, а в ноябре – 1383. Доходило до того, что, например, из астраханских тюрем были выпущены люди хана Уруса, схваченные при разбоях в русских землях[279].

С началом Ливонской войны ордынцы изрядно потеснили русских бояр в высшем командном составе российской армии. Вот перечень военачальников: «В большом полку Шиг-Алей, да бояре князь Михаил Васильевич Глинской да Данило Романович, да черкасские князи Сибок с братьею, да в передовом полку царевич Тахтамыш, да бояре Иван Васильевич Шереметев Большой, да Алексей Данилович Басманов… да Данило Адашев, а с ним казанские люди и с Свияги и из Чебоксар;… а в правой руке царевич Каибула… и городецкие люди, сеит и князи и мурзы».

Армия вторжения в Ливонию уже в 1558 г. в значительной мере состояла из ордынцев, например, в январе 1559 г. русская армия во главе с новым татарским командующим Тохтамышем продвинулась до Курляндии[280]. И именно на совести золотоордынцев в большинстве своем были такие акты вандализма, как изнасилованные до смерти женщины, младенцы, вырванные из чрева матерей, расстрелы привязанных к дереву пленников, не говоря уже о сожженных домах и уничтоженных урожаях и нарушении условий сдачи ливонских городов. Русские воеводы Глинский (родственник царя по матери) и Захарьин (брат царицы) как могли сдерживали этот «беспредел». Вероятно, воеводам, не являвшимся царскими родственниками, сдержать его было не под силу. Впрочем, под Феллином (ныне Вильянди в Эстонии) остатки армии Ливонского ордена 2 августа 1560 г. разбил все же Курбский[281].