Читать книгу "Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий"

Он покрывал все тело черной краской, которая плохо смывалась, окрашивал в черный цвет одежду и белье. Но этим дело не ограничивалось. Приходилось чернить еще и зубы, чтобы стать совсем похожим на демона. Однако, если перекрасить внешность было не очень сложно, то превратить свое сердца в сердце злобного демона Гоэмону никак не удавалось. Конечно, он не говорил это Учителю, но во время занятий по колдовскому сюгэндо чувствовал себя неуютно.

Первым делом из глины изготавливалась кукла, и гёдзя (так именовался тот, кто занимался колдовством), обращаясь к кукле, называл имя человека, на которого направлялось проклятие, и произносил заклинания. Повторяя: «Не убить ли мне тебя?», гёдзя цеплял куклу крюком, вкладывая в это действо всю свою ненависть и злобу, затем помещал ее в печь, зажигал огонь и, когда кукла загоралась, разрубал ее мечом, произнося заклинания.

Для казни куклы использовались пираксиму, ядовитые породы деревьев с колючками, издающие при горении неприятный запах и сгорающие с громким треском. Для жертвоприношения, совершаемого во время этого ритуала, бралось гниющее мясо, и все действо проводили в грязной обстановке, от которой Гоэмона выворачивало наизнанку. К тому же у него не было врагов, и он не испытывал злобы ни к одному человеку в Хондо.

К радости юного синоби, в этот день ему не пришлось ни перекрашиваться в демона, ни лепить куклу, ни тем более палить костер и совершать жертвоприношение отвратительно пахнущей дохлятиной. Так приказал Учитель. Гоэмон лишь многократно повторял заклинания, которые нужно знать назубок. Ни в коем случае нельзя было путать порядок слов в заклинании (они были разными для разных случаев) и уж тем более записывать их на бумаге, иначе проклятие могло обратиться против самого гёдзя.

Когда солнце уже коснулось вершин дальних гор, где-то внизу, на тропе, которая вела к пещере ямабуси, раздались шаги, и Гоэмон, обладавший потрясающим слухом, мигом схватился за оружие. Однако горный отшельник, который в задумчивости созерцал радугу, которая образовалась от мелкой водяной пыли водопада, подсвеченной лучами заходящего солнца, был совершенно спокоен. Вряд ли он не слышал подозрительных шорохов в зарослях; скорее всего, ямабуси знал, что вскоре появятся гости.

Так оно и случилось. Вначале на плато появился знакомый Гоэмону гэнин из клана Хаттори, который вежливо раскланялся с ямабуси, а затем двое его помощников едва ли не силком затащили наверх человека с мешком на голове. Видимо, это пленник, решил Гоэмон. В этом не было ничего необычного; для ниндзя умыкнуть кого-нибудь не представлялось сложной задачей (хотя, если смотреть с другой стороны, зачем этот человек понадобился ямабуси?).

Но больше всего Гоэмона смутила и позабавила одежда неизвестного. Она явно была чужеземного кроя. Какие-то нелепые, словно надутые, штаны, едва прикрывавшие колени, чулки в дырках (лезть на крутую гору через кустарники – не мед), приталенный кафтан с узкими рукавами, украшенный цепочками и множеством больших латунных пуговиц, огромный белый воротник размером с колесо тележки, уложенный хитрыми складками, войлочная шляпа, похожая на перевернутую вверх дном вазу для цветов, и громоздкие кожаные башмаки с огромными пряжками. Такой наряд больше подходил огородному пугалу, нежели человеку, тем более – воину.

И уж совсем он удивился, когда старший из синоби сказал, снова кланяясь ямабуси:

– Икокудзин[41]доставлен вам по приказанию дзёнина. И это тоже…

Он поднял руку, и второй синоби почтительно передал старику аркебузу. Гоэмон уже знал, что она собой представляет, и даже несколько раз стрелял (притом исключительно скверно) – в школе ниндзюцу учили обращаться и с огнестрельным оружием. Однако большого опыта стрельбы у него не было. В клане Хаттори считали, что лазутчик просто не в состоянии таскать с собой такую тяжелую и неудобную во всех отношениях железку. Но знать принципы стрельбы из аркебузы ученики школы Ига-рю были обязаны.

Огнестрельное оружие стоило очень дорого, дороже катан великих мастеров. Поэтому применялось только самураями на службе сёгуна и владетельных даймё, которые были в состоянии заплатить за него кучу денег. Японцы называли аркебузы «тэппо» или «хинава-дзю» – фитильное ружье. А иногда «танэгасима» – по названию провинции, из которой началось распространение аркебуз по Хондо.

Даймё Танэгасимы, происходивший из рода Симадзу, приобрел у намбандзинов две аркебузы за огромные деньги и отдал их своему главному кузнецу-оружейнику, чтобы тот скопировал. Однако мастера поставили в тупик несколько технических вопросов. Спустя полгода на Танэгасиму зашло очередное португальское судно, и князю пришлось отдать капитану свою семнадцатилетнюю дочь, чтобы получить несколько уроков оружейного дела. Вскоре мастера даймё стали изготавливать аркебузы, мало чем уступающие ружьям намбандзинов.

Оружие явно изготовил японский мастер, потому что ствол был покрыт тонким серебряным узором. Тщательно отполированное и инкрустированное ложе из красного дуба доходило почти до дульного среза. Похоже, аркебузу делали в мастерской города Сакаи, потому что ствол был восьмигранным и заканчивался раструбом. Оружейники из Сакаи славились качеством ружейных замков, но в особенности латунными и серебряными чеканными украшениями – на аркебузе их было больше, чем нужно. Не исключено, что оружие готовилось для торжественных случаев. Обычно такую аркебузу несли впереди процессии, которую возглавлял владетельный даймё, чтобы подчеркнуть его богатство и значимость.

Конечно же, синоби аркебузу не покупали. Они умыкнули ее, как и намбандзина. Это было не воровство, а скорее подвиг. Ведь окажись они в руках стражников князя, владельца оружия, с них содрали бы кожу.

Синоби, испив чаю, – чайная церемония в данном случае считалась платой за их труды, – убрались восвояси. Все это время пленник сидел на камне, как истукан, даже не шелохнувшись и ни разу не подав голос. Гоэмон предположил, что его опоили настоем, заставлявшим человека быть покорным и молчаливым. Когда ямабуси снял мешок с головы идзина (Гоэмон решил называть его именно так – попроще), юный синоби утвердился в своем мнении – глаза пленника были мертвыми, ничего не выражающими.

Ямабуси быстро приготовил отвар и дал его выпить бедолаге. Именно бедолаге; Гоэмон знал, что человек в таком состоянии испытывает огромные мучения. И не от боли, а от понимания того, что он практически живой труп: все видит, все слышит, все ощущает, мыслит, ходит, но не может сказать ни слова и покорно, без колебаний, делает все, что ему прикажут. Даже если это будет прыжок в пропасть.

Спустя какое-то время бледные щеки португальца порозовели, взгляд стал осмысленным, и он, обращаясь к ямабуси, произнес лишь одно слово по-японски, потому что язык ему пока был не очень послушным:

– Зачем?..

– Ваши похитители были не очень любезны, – ответил старик и поклонился. – Прошу простить их, господин. А вот зачем вы здесь, я расскажу… чуть позже. Но вы не волнуйтесь – никто вам не причинит ни малейшего вреда. Даже наоборот – вы будете щедро вознаграждены. Как вас зовут?