Читать книгу "В диких условиях - Джон Кракауэр"

Страна мормонов

Почти весь год Дейвис-Крик остается тоненьким ручейком, а время от времени пересыхает напрочь. Взяв начало у подножия высокой скалы, известной под названием Фифтимайл-Пойнт, он пробегает всего шесть с половиной километров по розовым песчаникам южной Юты, а потом вливается в гигантское озеро Пауэлл, трехсоткилометровое водохранилище, упирающееся в плотину Глен-Каньон. По всем меркам небольшое, но очень живописное ущелье Дейвис с расположенным на самом его дне зеленым оазисом много сотен лет служит пристанищем странникам, проходящим через эти засушливые, пустынные земли. Его отвесные стены испещрены причудливыми петроглифами и пиктограммами. В укромных уголках ущелья гнездятся медленно разрушающиеся каменные жилища их авторов, из племени давно исчезнувших с лица земли кайентских анасази. Древние черепки индейской керамики соседствуют в песке с ржавыми жестяными банками, оставшимися от пастухов конца XIX – начала XX века, приводивших сюда на водопой свои стада.

Почти по всей своей длине короткое ущелье представляет собою глубокую, извилистую трещину в земле. Путь на дно этого каньона, местами такого узкого, что через него можно легко переплюнуть, преграждают нависающие со всех сторон песчаниковые стены. Тем не менее, в нижней его части имеется скрытая тропа вниз. Чуть выше того места, где ручей Дейвис-Крик впадает в озеро Пауэлл, по западной стене каньона змеится серпантин дороги естественного происхождения. Он заканчивается чуть выше уровня ручья, а дальше на дно ущелья ведет грубая лестница, больше столетия назад вырубленная в мягком песчанике мормонскими скотоводами.

Со всех сторон ущелье Дейвис окружено пустыней из лысых валунов и красного, как строительный кирпич, песка, в которой практически нет никакой растительности, а следовательно, и спасения от палящего солнца. Но, спустившись в каньон, попадаешь в совершенно другой мир. Над цветущими опунциями грациозно склоняются тополя. Ветер волнует высокие травы. Однодневные цветки калохортуса выглядывают из трещин в своде тридцатиметровой каменной арки, в кроне дуба меланхолично перекликаются вьюрки. Высоко над ручьем, прямо из каменной стены, сочится ключевая вода, орошающая покрывающие скалу пышные зеленые заплатки моха и папоротника.

Больше шестидесяти лет назад, в полутора километрах вниз по течению от того места, где на дно ущелья спускается вырубленная мормонами лестница, будучи обитателем этого очаровательного убежища, двадцатилетний Эверетт Рюсс высек на стене каньона прямо под индейскими пиктограммами свой псевдоним. То же самое он сделал и рядом со входом в небольшое каменное здание, некогда служившее анасази зернохранилищем. «НЕМО 1934» написал он, несомненно, движимый тем же самым импульсом, что заставил Криса Маккэндлесса нацарапать «Александр Супербродяга/май 1992» на стенке брошенного у Сушаны автобуса, а самих анасази – украсить каменные стены ущелья своими теперь уже никому не понятными символами. Так или иначе, оставив эти автографы, Рюсс надолго в каньоне не задержался. Он ушел из ущелья Дейвис и таинственно пропал, причем исчезновение это было явно запланировано им самим. Установить, куда он делся, не помогли даже широкомасштабные поиски. Казалось, он просто растворился в пустыне. Прошло уже больше шестидесяти лет, а мы так и не знаем, что с ним сталось.

Эверетт родился в калифорнийском Окленде в 1914 году. Он был младшим из двух сыновей в семье Кристофера и Стеллы Рюсс. Кристофер, закончивший факультет богословия в Гарварде, был поэтом, философом и унитарианским священником, но на жизнь зарабатывал, работая клерком в калифорнийской системе исполнения наказаний. Стелла же отличалась своенравием, богемными вкусами и творческими амбициями, которые распространяла на все свое семейство, издавая литературный журнал «Квартет Рюссов» с семейным девизом «Восславим день» на обложке. Кроме всего прочего, дружная семейка Рюссов тяготела к кочевой жизни. Переезжая из города в город, они успели пожить в Окленде, Фресноре, Лос-Анджелесе, Бостоне, Бруклине, Нью-Джерси и Индиане, но, в конце концов, когда Эверетту исполнилось четырнадцать, все-таки осели в южной Калифорнии.

В Лос-Анджелесе Эверетт учился в Голливудской средней школе и ходил в художественное училище Отиса. В шестнадцатилетнем возрасте он отправился в свое первое одиночное путешествие и провел лето 1930-го, ловя попутки и шагая по пешим маршрутам Йосемитского заповедника и Биг-Сура. В конечном итоге он оказался в Кармеле. Через два дня после прибытия в означенный городок он ничтоже сумняшеся постучал в дверь Эдварда Уэстона и настолько очаровал его, что он решил поддаться на уговоры восторженного молодого человека взять его в ученики. В течение двух следующих месяцев выдающийся фотограф поощрял эксперименты парня в живописи и ксилографии (по качеству работы были очень неровные, но определенные надежды Эверетт подавал) и даже позволял ему торчать в студии вместе со своими собственными сыновьями Нилом и Коулом.

В конце того лета Эверетт вернулся домой и пробыл там ровно до момента получения школьного диплома, то есть до января 1931 года. Почти сразу после этого он снова пустился бродить по стране, но на этот раз направил свои стопы в изрезанные каньонами земли Юты, Аризоны и Нью-Мексико, которые в те времена были такими же малонаселенными, окутанными флером таинственности регионами, как сегодняшняя Аляска. Если не считать короткого и безрадостного периода учебы в Калифорнийском университете (к огромному огорчению отца, он вылетел после первого же семестра), двух длительных визитов к родителям и зимы, проведенной в Сан-Франциско (где он втерся в компанию Доротеи Ланж, Энсела Адамса и художника Мейнарда Диксона), всю остальную свою короткую и яркую, как полет метеора, жизнь он провел в странствиях. Все его пожитки умещались в рюкзак, жил он на гроши, спал прямо на земле и не терял жизнерадостности даже тогда, когда по несколько дней приходилось жить впроголодь.

По словам Уолласа Стегнера, Рюсс был «желторотым романтиком, эстетом-недорослем, ходячим атавизмом, тяготеющим к скитаниям в безлюдных краях». В восемнадцать лет ему приснился сон, в котором он продирался через джунгли, карабкался по узким карнизам скал, искал романтических приключений в самых дальних уголках нашего мира. Ни один мужчина, пока в нем еще жив мальчишка, не забывает таких снов. Но Эверетт Рюсс отличался от всех прочих тем, что смог уйти из дома и воплотить эти сны в реальность, не просто поехать на пару недель в отпуск в какой-нибудь окультуренный и обустроенный всеми благами цивилизации чудесный уголок, а месяцами, даже годами, жить в окружении этого чуда…

Он целенаправленно изводил свое тело физическими нагрузками, испытывал себя на прочность, искал пределы выносливости. Он целенаправленно выбирал тропы и маршруты, ходить по которым не советовали индейцы и старожилы. Он пытался покорить такие крутые скалы, что не единожды терял силы на полпути к вершине… С места своих стоянок у водохранилищ, в каньонах или на высоких лесистых склонах горы Навахо он писал друзьям и родственникам длинные, витиеватые письма, состоящие в основном из проклятий в адрес цивилизации и прочей варварской чуши, которую так любят швырять в лицо окружающему миру незрелые подростки.

Посланий такого рода Рюсс настрочил немало. Их конверты помечены почтовыми штемпелями далеких городков и поселков, где ему довелось побывать: Кайенты, Чинли, Лукачукайи, Каньона Сиона, Большого каньона, Меса-Верде, Эскаланте, Рейнбоу-Бриджа, Каньона-де-Челли. Больше всего в письмах Рюсса (собранных У. Л. Рашо в подробнейшей биографии «Эверетт Рюсс. Скиталец в поисках красоты») поражают его страстное желание слиться воедино с миром природы и пылкая, почти испепеляющая любовь к местам своих странствий. «Со времени моего последнего тебе письма я пережил здесь, в глуши, удивительные приключения и получил потрясающие, ошеломительные впечатления, – взахлеб хвастается он своему другу Корнелу Тенгелу, – но, с другой стороны, я всегда чем-нибудь потрясен и ошеломлен. Мне это необходимо, чтобы жить».