Читать книгу "Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер"

— Пусть мои взгляды возмутительны, но их разделяет Конгресс в Пенсильвании, а мне пока не приходилось стыдиться мнения этого учреждения, — спокойно ответила Вивиан.

— Разве Конгресс является истинным голосом этого грубого скопления, которое нас уговаривают называть Соединенными Штатами? Он ведь узурпировал власть законных ассамблей.

— Это вынужденная мера, поскольку английское правительство открыто заявило, что собирается эксплуатировать колонии. Союз штатов был неизбежен — республиканцам пришлось держаться вместе.

— Иначе, как заметил Бенджамин Франклин, они, скорее всего, повисли бы каждый по отдельности, — сказал Мэтьюз, вызвав смех у гостей за обоими столиками. Игра приостановилась, ибо все наслаждались разгоревшейся словесной дуэлью.

— Никто не вел себя столь мирно, обращаясь к королю Георгу, как Бенджамин Франклин, — парировала Вивиан. — Вспомните годы, проведенные им в вашей стране, мистер Мэтьюз, и все его убедительные петиции от собственного имени. Он так и не удостоился ответа.

— Ну, если нам суждено перейти на личности, я не уверен, что слишком высоко ценю вашего Франклина. Еще в шестидесятых годах, когда колонии бранили закон о гербовом сборе, он назначил одного из своих ближайших друзей взимать в Филадельфии гербовый сбор!

— Но он ведь согласился приостановить закон при условии, что другие штаты поддержат его.

— Неужели этот закон столь отвратителен? — недоуменно спросила одна из молодых дам.

Вивиан улыбнулась и опустила палец на кучку блестевших новых карт, которые лежали перед ней:

— Вам хочется, чтобы во Франции существовал налог на производство каждой из этих карт?

— Конечно, нет!

— А в действительности дело обстоит именно так, — ответил дю Бюиссон. — В колониях нельзя напечатать ничего — ни рекламный листок, ни газету, ни юридический документ, ни игральную карту, если для этого не используется бумага с официальной печатью. Стоит ли удивляться, что они ни за что не хотят допустить ввоз бумаги в эту страну?

— Кажется, жители Бостона так же относились к чаю, — сухо заметила вторая молодая особа. — Но ведь нельзя же все швырять за борт только потому, что это облагается налогом! Почему американцы должны стать исключением?

Мэтьюз воскликнул:

— Браво! Вы попали в самую точку. Дело в том, что они не хотят платить казне, ибо у них нет желания рассчитываться за американские расходы американскими деньгами.

— Что это за расходы? — тут же заинтересовался шевалье.

— За войну в Канаде и индейские войны. Тогда они звали британцев на помощь, и при этом им хватает наглости возражать против присутствия гарнизонов, которые расположены там ради их же собственной безопасности.

Вивиан с вызовом улыбнулась Мэтьюзу:

— То были войны, которые англичанам не терпелось выиграть, — они велись против французов. А теперь вам не кажется, что американцы предпочитают нас англичанам? И ради чего использовались эти гарнизоны в красных мундирах в Бостоне, Лексингтоне и Конкорде? Чтобы укреплять таможни и стрелять в граждан. Чтобы навязать право оружия народу, который им было положено защищать.

— Это не имеет никакого отношения к «народу», мадемуазель, хотя, уверен, он был бы потрясен, видя, как сверкают ваши глаза, когда вы говорите о нем. Америка управляется доморощенными торговцами, которые страшно разбогатели и хотят стать еще богаче, изменив торговый баланс с Англией целиком в свою пользу.

Вивиан покачала головой:

— Как можно говорить о «балансе», если в настоящее время Штаты обязаны вести торговлю только с Англией? Им запрещено ввозить товары из какой бы то ни было другой страны — из Голландии, Франции, Африки. На все фактически наложено эмбарго.

— Дела у них могли бы идти очень хорошо, если бы они не проявили эту высокомерную неблагодарность к своей родной стране.

— Да неужели? Мистер Мэтьюз, вам понравилось бы, если бы наш король Людовик запретил вам покупать кружева в Испании или тюки хлопчатобумажной ткани в Индии? Ваша жена показывала мне на прошлой неделе этот замечательный миланский шелк. Вы не стали бы громко возражать, если бы наш король приказал платить за него в два раза больше за право ввоза в Париж?

— Мадемуазель, вы преувеличиваете.

— Если речь идет о шелке, я никогда не преувеличиваю. Для меня это серьезная тема. Я могу заверить присутствующих, что никогда не видела более чудесного шелка. Меня просто повергло бы в отчаяние, если бы вы разорились только потому, что королю понадобились деньги и он вдруг по своей собственной воле объявил бы о введении таможенного сбора, чтобы собрать их.

— Вот видите, мистер Мэтьюз, — смеясь, сказала одна из юных особ, — если я верно понимаю, вы вынуждены прислушаться к нашей подруге, если только не хотите, чтобы вас объявили банкротом!

Все рассмеялись, и Мэтьюз одарил Вивиан насмешливой улыбкой:

— Если возникнет подобная угроза, я приглашу мадемуазель де Шерси в качестве своего адвоката. Не сомневаюсь, она сможет отвадить моих кредиторов одним красноречием. Что же касается того, чтобы скрестить шпаги со своим монархом, пусть она сама решит, насколько разумно идти на подобный шаг.

Остальные рассмеялись и снова принялись за игру, но Вивиан, взглянув на Мэтьюза, поняла, что его последние слова надо воспринимать почти серьезно. Улыбнувшись, она отвернулась от него и принялась раздавать карты.

Жюль быстро устроился в Париже. Осмотрев особняк на Рю Ришелье, он остался доволен, тут же уплатил задаток и договорился об аренде, чтобы можно было въехать в этот дом, пока шла продажа старого особняка Шерси. Он пробыл на Рю Жакоб ровно столько, чтобы возобновить хорошие отношения с Онориной, встретиться с кругом ее друзей и убедиться, что, хотя его юная подопечная все еще всей душой недолюбливала его, она была слишком исполнена достоинства, чтобы спорить с ним в присутствии гостей.

В Париже у него было много дел, но, набравшись сил в Мирандоле, Жюль энергично принялся за них. Он проводил много времени вместе с Сайласом Дином и узнал, чего тому удалось добиться, а чего нет. Серьезно беспокоила его подготовка и качество рекрутов, которых Дин считал возможным отправить в Соединенные Штаты. Из того, что о них говорили некоторые «специалисты», совсем недавно прикомандированные к Вашингтону, Жюль заподозрил, что они обладают даже более скудными знаниями военного дела, чем такие страстные молодые люди, как Луни и Куаньи, толпившиеся вокруг Лафайета. Он продолжал переписываться с маркизом, который уехал в Мец, и посетил кабаре «Лесная шпага», где заговорщики любили обсуждать свои планы. Здесь он встретился с бароном де Калбом, который как зрелый «американец» завидовал, что остальные с уважением слушают рассказы Жюля о войне. Хорошо подумав, он решил, что будет разумнее дать возможность Калбу побряцать оружием. Жюль предпочитал иметь дело с парижанами, которые лучше знали, что в самом деле происходит с французскими и испанскими секретными фондами и на задворках версальской дипломатии. После того, что удалось выяснить, ему еще больше не терпелось увидеть Бенджамина Франклина, приезд которого ожидался накануне Рождества.