Читать книгу "Дом темных загадок - Беатрис Шеридан"

— Ты бы хотел, чтобы твой отец оказался здесь? — спрашивает Беккер, и Том краснеет как помидор.

— Или, может быть, ты хотел бы, Филипп? — интересуется Себастиан.

Они все знают что-то, о чем я понятия не имею. Филипп скрещивает руки на груди, словно сдерживая себя, чтобы на кого-нибудь не броситься. Настроение у него — на грани взрыва, думаю, настоящая гроза сейчас действительно не помешала бы. Никто не обращает на меня внимания, и я решаю воспользоваться ситуацией, чтобы незаметно улизнуть к часовне. Необходимо хвататься за каждую зацепку, чтобы продвинуться в расследовании. Как только Николетта рассказала о книге, у меня прямо в животе заныло. Хотя я и не представляю, что может быть записано в церковной книге.

Я спешу, но когда подхожу к старому фонтану, неожиданно мне на плечо тяжело ложится чья-то рука. Я замираю от страха, боюсь обернуться. Вдруг это Себастиан, с которым я ни в коем случае не хочу оставаться наедине. Стоит ли мне предупредить Софию о нем? Но как это сделать, не выдав себя?

— Куда идешь?

Я вздыхаю с облегчением. Это Филипп, он отправился сразу за мной, а я и не заметила. Этот тоже умеет незаметно подкрадываться со спины. Я лихорадочно соображаю, перебираю в голове все возможные варианты.

— Зачем тебе это знать? — спрашиваю я.

Филипп улыбается, и, не знаю почему, улыбка кажется мне совершенно фальшивой.

— Только на тот случай, если тебя опять где-нибудь запрут, — говорит он.

Глава 17

Я решила не отшивать Филиппа. С одной стороны, потому что не хочу навлекать на себя лишних подозрений; с другой — потому что хочу выяснить что-нибудь о его отце. И еще потому, что где-то глубоко в моем животе тлеет огонек, и это меня радует совершенно по иному поводу: он идет со мной, просто потому что нравится мне. Но я сделаю все для того, чтобы скрыть это. Мне еще таких сложностей не хватало.

Когда я рассказываю ему, что направляюсь к часовне, Филипп ведет меня тропой, которая начинается у северной стороны замка. Даже отсюда кажется, что башни вот-вот рухнут.

После короткого и крутого подъема мы недолго переводим дух и оборачиваемся, глядя на замок, который в ярком солнечном свете кажется еще более уродливым. Он притаился у горы, как странный зверь, которого фея обратила в камень. Напротив замка в жарком мареве матово, словно ртуть, мерцает озеро. От мысли, чтобы купаться в нем, у меня мороз по коже.

Кажется, Филипп тоже чувствует что-то подобное, он резко разворачивается ко мне и говорит с дрожью в голосе:

— Давай пойдем дальше.

Я обдумываю, как перевести разговор на его отца, чтобы Филипп снова не закрылся и не умолк. Но он задает такой темп, будто мы ограничены во времени и нужно спешить. Я едва поспеваю за ним в своих вьетнамках, тяжело хватаю ртом воздух. Скрипя зубами, я вынуждена просить его двигаться помедленнее.

Теперь дорога полого бежит в гору среди высохшей травы, мимо черных сгоревших деревьев, сухие ветки которых рвутся в небо, как крики о помощи, мимо утесов, где в расщелинах пробиваются зеленые стебли.

Вот теперь я спрошу его. Прямо сейчас. Но он опережает меня.

— Хотел поговорить с тобой наедине. С этим лагерем что-то не так.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, стараясь выказать как можно больше удивления в голосе.

Он останавливается и смотрит мне в глаза.

— Если не учитывать кровавый душ и эти странные тесты, ты считаешь нормальным, что здесь куратором работает бывший зэк?

— Как ты об этом узнал? — Чувствую, как краснеет лицо. Откуда ему это известно?

— Ты видела татуировку Себастиана?

Я очень удивлена. Как это может быть связано со статьей? К сожалению, у меня сразу всплывает в памяти обнаженный Себастиан, вспоминаю волнистое тату у него под прессом. Но Филипп может это неверно истолковать, поэтому я просто мотаю головой.

— Эти три точки между большим и указательным пальцем. Такие делают только заключенные. — Филипп раскраснелся, но продолжает говорить: — Они символизируют трех обезьян. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не говорить. Это дает понять другим заключенным, что на него можно положиться.

— Это ты по телевизору видел, что ли?

— Нет. — Он поджимает губы, словно не хочет сболтнуть лишнего. — Просто поверь.

— Как думаешь, что здесь происходит? — спрашиваю я и раздумываю, не рассказать ли ему о газетной статье.

— Если бы я только знал! Мне постоянно чудится, что мы просто сидим на большом вулкане, в котором уже все клокочет. С другой стороны, это может быть еще один финт, чтобы довести нас до белого каления и по-настоящему протестировать.

Теперь дорога сбегает по лощине, усеянной кустиками черники, на которых блестят спелые ягоды. Когда мы нагибаемся, чтобы сорвать их, то замечаем, что они либо совершенно высохли, либо их объели насекомые.

Мы молча шагаем дальше, пока в конце лощины не замечаем громадный ствол дерева с похожей на алтарь постройкой, у которого стоит статуя Девы Марии.

— Это и есть часовня? — спрашиваю я.

Филипп мотает головой, на его все еще мрачном лице мелькает тень улыбки.

— Том прав, уроки религии — не такая уж бесполезная штука. Это всего лишь небольшой алтарь. Такие раньше ставили в память жертв несчастных случаев в горах или во время природных катастроф. Может быть, на этом месте давным-давно в кого-нибудь ударила молния.

— Тогда нам лучше поторопиться, чтобы мы оказались в часовне до того, как разразится гроза. — Я указываю на черно-желтые тучи.

Он мне улыбается, и я решаю, что наступил самый подходящий момент.

— Почему ты здесь оказался, Филипп? Что это за история с твоим отцом? Может, он… умер?

Растерявшись, Филипп останавливается. Он качает головой и продолжает путь к статуе Марии.

— Нет, — фыркает он. — Хотя ни одну собаку не волнует, жив ли мой отец или нет.

Теперь я вообще огорошена. Я ничего не понимаю из его намеков, но действую намного осторожнее, чем прошлой ночью. Если он снова разозлится и убежит, я останусь вообще без ответа.

— Просто для информации, — продолжает Филипп. — Я совсем не такой, как отец.

Я поднимаю руки в примирительном жесте.

— Филипп, скажи мне, пожалуйста, почему ты здесь. Это для меня важно, понятно?

Он долго смотрит на меня. Его лилово-зеленые глаза, взгляд которых может быть таким нежным, теперь блестят от злости.

— Ты это серьезно спрашиваешь? Ты действительно ничего не знаешь?

Я готова стонать от разочарования.