Читать книгу "Душевные омуты - Джеймс Холлис"

Есть примеры, когда навязчивость при всей ее болезненности может питать творчество или стать основой жизни человека. Когда скульптора Генри Мура спросили, как ему удается продолжать заниматься творчеством в течение многих десятилетий, он ответил, что в нем была такая великая страсть, что она не смогла целиком найти выход в движениях резца, долота и чекана.

Лауреат Нобелевской премии поэт Уильям Батлер Йетс тоже пятьдесят лет страдал навязчивой одержимостью. В 1889 г. он увидел прекрасную девушку, ирландскую революционерку Мод Гонн, стоящей в дверном проеме среди цветущих яблонь. Позже он сказал, что с этого началось величайшее несчастье в его жизни. Спустя пятьдесят лет, находясь на смертном одре, он все еще продолжал о ней писать. Иетс везде следовал за ней. Он неоднократно предлагал ей выйти за него замуж, и всякий раз она его отвергала. Он обещал ей перестать писать и посвятить себя целиком ее миру, но она продолжала заниматься политикой, проходя свой путь к «Несчастьям», в которых была отражена трагическая история Ирландии[58]. Йетс понимал, что путь его возлюбленной предопределен судьбой, а потому не мог ее удержать. Тогда он написал о ней:

Встала печальная девушка с алыми губами,

И в слезах ее было видно величие мира.

Она была обречена, как Одиссей, на морской поход,

И горда, как Приам, убитый своим окружением[59].

На протяжении десятилетий Йетс был поглощен своей навязчивой одержимостью Мод Гонн. Время от времени он даже хотел покончить жизнь самоубийством, чувствуя патетическое отчаяние и безнадежность.

Но у меня, презренного, остались только сны;

Я постелил их тебе под ноги;

Мягче ступай, ибо ты идешь по моим снам[60].

Когда Мод вышла замуж за солдата удачи, Джона Мак-Брайда, Йетс почувствовал себя вдвойне отверженным; она не только предпочла ему другого — этот другой был полной противоположностью поэта. Позже, когда Мак-Брайд в 1916 г. был казнен англичанами после подавления восстания, Йетс снова воспылал страстью к Мод и опять предложил ей руку и сердце. И Мод снова ему отказала. Дойдя в то время до полного сумасшествия вследствие своей одержимости, Йетс предложил выйти за него замуж ее юной дочери Изольде, которая поняла порочность его предложения. В конечном счете отвергнутый поэт женился на одной англичанке, с которой был счастлив в браке и которая родила ему двух детей. Но его мысли по-прежнему оставалась с Мод, даже когда он был на смертном одре.

Любители поэзии могут быть благодарны Мод за ее непреклонную решимость не выходить замуж за Йетса, так как, по мнению Одена, боль Йетса, связанная с судьбой Ирландии, «вонзила его» в поэзию. Йетс прекрасно понимал, насколько сильным должно было быть его желание добиться Мод, чтобы он пожертвовал своим талантом ради ее руки:

Она такова, а потому кто может сказать,

Что нужно было продумать, просеять сквозь сито?

Я мог мы выбросить прочь ненужные слова

И радоваться жизни[61].

Навязчивая одержимость Йетса питала всю его поэзию. В отличие от Роджера и Джорджа, он, по крайней мере, смог сублимировать свое страдание в искусство. Здесь совсем не идет речь о том, почему эта женщина возбудила в нем бессознательный образ анимы так, что в психике поэта этот образ принял такие масштабы.

Во время настойчивого ухаживания можно получить прямо противоположный результат из-за проекции на другого человека некоего жизненно важного элемента своей психики. Такое навязчивое мышление не следует путать с любовью; это чистая проекция, и в подавляющем большинстве случаев она будет отражать какой-то аспект первичных детско-родительских отношений. В силу того, что родитель имеет власть над психикой зависимого от него ребенка, эмоциональные травмы, размытая идентичность и глубинная динамика отношений становятся основными элементами его психической структуры. Со временем бессознательный материал, который оставался вытесненным, активизируется и проецируется на другого человека. При навязчивой проективной идентификации другой человек наделяется отсутствующим у нас элементом и становится его носителем, превращаясь таким образом в хранителя нашего благополучия или, наоборот, становясь воплощением для нас величайшей угрозы.

Вследствие проективной идентификации возникает влюбленность. В состоянии «влюбленности» мы испытываем самые лучшие чувства потому, что другой человек какое-то время отражает отсутствующие у нас элементы психики. Благодаря моментальному сближению со своей целостностью у человека появляется ощущение эйфории. Очевидно, что черты личности другого человека отличаются от тех, которые есть у нас в бессознательном. Поэтому наша проекция не может существовать долго; когда реальность смещает фантазию, «любовь» превращается в безразличие и даже в ненависть по отношению к проявившимся «несоответствиям» другого человека. Все мы знаем, какой одержимой может быть любовь, ибо в ней содержатся наши первичные проекции. Речь идет не только о тех проекциях, которые остались у нас с детства, но и о тех, которые возникли при ощущении экзистенциального тупика, связанного с нашим одиночеством на планете, которая вращается и одновременно падает в страшной пустоте бесконечности.

Как Роджер и Джордж оказались в плену у своей детской Потребности в родителе, так и Йетс оказался в плену своей проекции на женщину, которая, скорее всего, была совершенно неподходящим для него партнером. То, что не поддается интеграции, осознанию, обязательно превращается В одержимость. Внезапно пришедшая идея содержит большой аффективный заряд, который угрожает психическому равновесию. Нарушая это равновесие, мы совершаем отыгрывание, которое может показаться иррациональным И пагубным, но в целом является логическим следствием бессознательной идеи.

Проясняется проблема, с которой мы сталкиваемся в этом омуте: сделать бессознательную динамику сознательной. Так как это самая трудная проблема — причем Иногда неразрешимая и непереносимая, — наша одержимость нарастает и мы продолжаем оставаться в Аду. Как мы уже отмечали, поскольку неожиданно возникшая идея обычно уходит своими корнями в раннее переживание, чаще всего детское, мы вынуждены столкнуться с таким обстоятельством, которое ребенок не может перенести или ассимилировать. Именно рефлекторные воспоминания этого невыносимого аффекта поддерживают высокую степень одержимости.

Взрослый человек может выдержать непереносимое. Потом сказать: «Я одинок, я действительно одинок. Рядом со мной нет ни одного близкого человека. Мне может быть больно, ужасно больно. Они не позаботятся обо мне и не помогут. Я боюсь боли и боюсь жить в страхе. У меня нет сил, чтобы дальше жить. Если кто-нибудь меня не спасет, я погибну».