Читать книгу "Неотразимая, или Основы женского шарма - Татьяна Веденская"

— Вы не против? — неуверенно лепетала Ирина, — вас не затруднит?

— Что вы! Напротив, мы заинтересованы в квартире, в чистоте сделки. Нам не надо, чтобы вас кинули.

— Отлично, — продолжала я. Мы сделаем копии с ваших экземпляров договора аванса и приложим к этому соглашению. Дальше вы должны потребовать присутствия продавца лично на всех этапах сделки. И при передаче денег, и при подписании договора.

— Нет проблем.

— А дальше дело техники. Мы сейчас поедем в головной офис к руководству, которое стоит над Лукиным, и спросим, нужен ли им скандал. Покажем наши соглашения и копии. А также копии Ирининого договора, где четко прописана комиссия агентства.

— А она там прописана?

— Там есть пункт, что они получают комиссию от цены продажи. А у нас цена — пятьдесят пять штук.

— Понятно, — хотя по их виду нельзя было сказать, что им все понятно. Взъерошенные, взволнованные.

— И посмотрим, что они скажут. Если будут давить, заведем уголовное дело, расторгнем все договора и продадим вам квартиру напрямую, без их комиссии.

— И вам выйдет скидка.

— Но я думаю, они не станут доводить дело до скандала с милицией.

— Хорошо придумано.

— Давайте попробуем! — И мы попробовали. Я боялась ужасно, и даже больше из-за этого поехала в другой офис. Только бы не встречаться с Лукиным. Не могу сказать, чтобы нам там были сильно рады. То есть, рады нам не были совсем. Наоборот, смотрели на меня так, словно сейчас сожрут. Документы приняли, а когда я потребовала письменно подтвердить принятие заявления и копий, ушли и не возвращались около полутора часов. Мы с Ириной все прям извелись. Но дальше все было просто и приятно. Приятно, потому что постоянно чувствовалась победа, ее вкус, ее аромат. Инкорсовский старший менеджер помаялся, потянул резину, но после моего обещания обеспечить уголовное дело и расторжение всего договора, сменил гнев на милость и перестал валять дурочку. Он признал наличие некоторых существенных нарушений договора, пообещал разобраться с агентом на месте, то есть с Лукиным. И милостиво соизволил разрешить проведение сделки с соблюдением всех выгод Ирины. Двадцать восьмого декабря мы заложили под испепеляющие взгляды Лукина в банковские ячейки тридцать пять тысяч продавцам квартиры в Мытищах, а на Иринино имя положили доплату — двадцать три тысячи зеленых долларов США. Жалкие три тысячи мы все-таки оставили Инкорсу, так как ничего не могли поделать. Как ни крути, это их комиссия. Договор прошел без сучка без задоринки. Ирина сияла от счастья и даже Ксюша стала держаться со мной попроще. После подписания все разъехались по домам, чтобы ждать регистрацию договоров. Она длится две недели и только после нее можно уже получить деньги. Я гадала, сколько мне заплатит Ирина, так как всю оставшуюся наличность я отнесли в банк, предчувствуя, что в январе у меня вряд ли получится чего-нибудь заработать. Отличная перспектива — прошел год и я опять сижу без работы, без денег и при огромных долгах. Просто какой-то порочный круг. Вот и гадай — правильно ли я поступила, если теперь мне придется организовывать новогодний стол и подарки моим троглодиткам на сумму, с трудом приближающуюся к пятидесяти баксам. А в январе придется снова обивать пороги в поиске подходящего места для риэлтера с небольшим, но скандальным опытом. Да и возьмут ли меня куда-нибудь, если я планирую у всех заранее спрашивать, не собираются ли они заставлять меня кидать людей. Мне нужна фирма, где работает принцип «Клиент всегда прав».

Часть 2

Корпоративное счастье

Глава 1

Новый-новый новый год

С пургой у меня своеобразные отношения. Ну и что, что за окном летает какая-то мелкая ледяная гадость, если я сижу дома, в тепле и уюте родных стен. Мягкий свет торшера около большого мягкого кресла. Пушистый ковер под ногами, на коленях в меру колючий старенький плед в клетку. Чашка чуть кислящего лимоном чая. Что еще? Ах да, скоро Новый Год. Пурга и Новый Год — это как Жеглов и Шарапов. Вроде бы ничего общего, а как-то вместе воспринимаются. Значит так — пурга, кресло, ковер, Новый Год. Если бы. Только не в этот, 2001 год, который, по сути, и является началом пресловутого тысячелетия. В этом году вместо того, чтобы еще в начале декабря отослать муженька за шампанским и конфетами и неторопливо готовиться к празднику, я ношусь как буйно помешанная по депозитариям, офисам, квартирам. Уговариваю, принуждаю, грожу. Я напоминаю себе мальчишку в коротких штанишках, который сел на деревянную палку с головой коняшки на конце и, размахивая сабелькой над головой, помчался по кругу. Мчится, орет «Ура!» и не может остановиться, пока кто-нибудь его не схватит за вихор и не отшлепает. За вихры меня обычно дергает мамуля. Это ее прерогатива со дня моего рождения, ибо только она знает, как воспитать из меня настоящего человека. Маман с настороженность наблюдала за моими вихреобразными перемещениями весь декабрь. Двадцать девятого декабря я спала почти весь день, приходя в себя после сумасшедшей сделки. Тридцатого декабря она задергалась. В доме шаром покати, дочь только что из-за собственной дури потеряла хорошую работу и дрыхнет. С этим надо было разобраться. Не разобраться она не могла.

— Олечка, скажи на милость, ты собираешься все праздники так проспать?

— А почему нет? — поинтересовалась я.

— Потому что могла бы пожилой матери немного и помочь!

— В чем? — тупила я.

— В чем? Новый Год уже завтра, а у нас в холодильнике кроме пельменей ничего нет.

— Еще три яйца!

— Какие три яйца? Те, что твои дочери смолотили вчера на ужин?

— Съели, да?

— А что же им было делать?

— Не отвечай вопросом на вопрос.

— Не смей грубить матери! — села наконец она на любимый конек.

— Я не грублю. Я одергиваю, — я вполне была готова немного размяться.

— Кто давал тебе право мать! Одергивать! Думаешь, самая умная?

— Нет.

— Именно. Ты вообще ни о чем не думаешь! Ни о детях, ни обо мне. А я тебя, между прочим, вырастила.

— А по-моему, ты это делала на папины денежки.

— Да как ты смеешь! Я всю душу в тебя вложила, неблагодарная.

— Ага, а папуля просто рядом постоял. Просто забыл презерватив надеть.

— Что??? — захлебнулась мамуся и выпучила на меня глаза. Да, простой юмор подворотен ей недоступен. Но перевес явно оказался на моей стороне. Она замолчала.

— Чего ты хочешь? Говори, мам, и не надо этих нравоучений. У меня и без тебя сейчас не самый лучший период.

— Ты сама виновата. Зачем было терять такую хорошую работу?

— То есть ты, такая вся правильная и умная, искренне сожалеешь, что я отказалась кинуть на деньги мать — одиночку? Так?

— Не так. Но поверь мне, у меня большой жизненный опыт. Ей наплевать, что ты сделала это ценой потери работы. Заплатит тебе в лучшем случае пятьсот долларов. Или вообще решит, что ты перебьешься без денег.