Читать книгу "Другие места - Николай Фробениус"

Низкое солнце, зеленая ночь, глаза моря.

Мистический страх.

Ребенок стоит на коленях и смотрит на лодку, качающуюся на волнах.

Я одолел всего несколько строк из Рембо и был вынужден отложить книгу, голова раскалывалась, слова выгнали меня из дому. Я стоял в саду и курил. Передо мной были свалены в кучу все вещи из чулана в подвале. В темноте они отбрасывали треугольные тени.

Роберт Аск. У меня есть единокровный брат по имени Роберт Аск. Я могу пойти домой, поднять телефонную трубку, набрать несколько цифр и соединиться с моим единокровным братом, которого никогда не видел.

Я сидел в саду на старом кухонном стуле и смотрел на стихи Рембо, но так и не смог дочитать до конца ни одного стихотворения. Мне не хватало терпения, эти стихи раздражали меня. Я чего-то не понимал в Рембо.

Слова ускользали от меня; едва я начинал угадывать смысл, как он тут же ускользал от меня, стих изворачивался и исчезал.

Понять Рембо невозможно.

Я выпил три стакана виски из маминых запасов, потом вдруг отложил Рембо, вернулся в дом, подошел к телефону и набрал номер. Он ответил после третьего звонка.

– Роберт слушает.

Потом уже я вспоминал, что он нисколько не удивился, когда я объяснил ему, кто я такой и почему позвонил. Он все знал, подумал я. Потом: нет. Не знал. Потому и говорил так, словно я был его коллегой, позвонившим ему из конторы, чтобы спросить о каком-то контракте. Впрочем, не знаю. Я ходил по дому, выпил несколько рюмок виски, постоял в саду, покурил, мысли мои кружили по спирали. Наконец я взял у матери таблетку снотворного и забрался в постель.

Утром голова у меня гудела от химии. Горячий и холодный душ вперемежку вывел меня из этого состояния. Потом я на трамвае поехал в город.

Мы договорились встретиться у «Паскаля» – кондитерской на Драмменсвейен. Так предложил Роберт. Почему ему захотелось, чтобы мы встретились в кондитерской? Меня это отчего-то встревожило.

Когда трамвай остановился у американского посольства, я уже полным ходом репетировал свою новую роль. Я смотрел в стекло на свое отражение и примеривал подходящее выражение лица. О том, как мне следует войти. О том, что естественно, а что – неестественно. Должен ли я прямо подойти и крепко обнять своего единокровного брата, выразить, так сказать, братские чувства? Я даже пытался представить себе его запах. Из этого ничего не получилось. Я не могу обнять его. Это противоестественно. Ведь я его не знаю. С какой стати я буду обнимать его? Можно изобразить на лице некоторую отчужденность, ограничиться хитрой усмешкой. Сказать: привет! Прибегнуть к иронии: как забавно! Я хочу сказать, как забавно, что мы встречаемся в кондитерской, братья, которые никогда не видели друг друга. Разве тебе это не кажется забавным? Для таких встреч нужна особая телепередача.

Только войдя в кафе, я понял, что пришел слишком рано. На Драмменсвейен я даже не взглянул на часы. Это был промах. Я пришел слишком рано. Мне следовало прийти точно, минута в минуту. Прийти слишком рано на встречу с единокровным братом, которого ты никогда не видел, даже на пожелтевшей фотографии в фотоальбоме, – это промах, непростительный промах.

Он не сидел за столиком у окна, как я себе это представлял, там сидела элегантная пожилая пара и делила один кусок торта на двоих. Они склонились над столом, сблизив головы и не отрывая глаз от торта. Все было не так, как я себе представлял. Моего единокровного брата еще не было в кафе, и мне пришлось найти себе столик в другом зале. Я заказал минеральную воду и пытался вспомнить, как я решил держаться, но все вылетело у меня из головы. В кондитерской было полно народу – матери с детьми, мужчины в джемперах, две молоденькие девушки. Официант вертелся между столиками. Пахло кофе и шоколадом.

Я сидел и думал, как же мы узнаем друг друга. Мы не договорились об этом по телефону, полагая, очевидно, что единокровным братьям ничего не стоит узнать друг друга по внешности. Но ведь я не знал, что его еще не будет в кафе. Я начал осматриваться по сторонам, мой взгляд фотографировал вход, столики и двери, ведущие к уборным.

Наконец в дверях показался мужчина в недлинном синем плаще, и я сразу понял, что это он.

У него было родимое пятно.

У него на щеке под левым глазом было родимое пятно.

Не больше булавочной головки.

– Роберт?

Он обернулся.

– Ты Роберт?

– Что?

– Роберт?

– Кристофер! – Он расплылся в улыбке Я смотрел на его родимое пятно.

– Ты Роберт?

Он отодвинул стул и сел к столу.

– Кристофер? Я так и подумал, что это ты. Я окунулся с головой в глубокий колодец.

Со дна я смотрел вверх на свет. Сквозь толщу воды я видел лицо с моими чертами. У этого человека были мои черты, но это был не я. Я поднял голову, отяжелевшую от темной воды, и наблюдал в наступившем покое за лицом, в котором все было знакомо, каждый изгиб, припухлость и бледность, и где все тем не менее было совершенно чужим.

Мы были похожи как две капли воды.

Так это называется. Как две капли воды.

Родимое пятно.

На два сантиметра ниже левого глаза.

В остальном все было похоже.

Глаза.

Бледные губы.

Впалые щеки. Скулы.

Подбородок.

Шея и кадык.

Он был немного худее меня и весил, наверное, килограмма на два меньше. Но лицо было похоже.

Не считая родимого пятна.

– У меня здесь контора, совсем близко, – сказал он. – Я часто захожу сюда выпить кофе с пирожными. Ты их уже попробовал? Я неравнодушен к здешним пирожным.

Он громко засмеялся. У меня пересохло во рту, я смотрел на бутылку с минеральной водой, но подумал, что, если я все время буду пить воду, он решит, будто я нервничаю. Я забыл все, что мне следовало сказать. Все приготовленные заранее реплики.

– Чем ты занимаешься? – вырвалось у меня.

– Внештатный корреспондент.

– Внештатный?

– Раньше я работал в «Афтенпостен». В отделе экономики. Я журналист.

– Журналист?

Я неуверенно повторял его слова.

– Потом мне это надоело, – продолжал он. – Работать в штате. Засилие информации.

– Что?

– Это был уже перебор. Перебор информации. Слишком всего много. И важного, и не важного. Я был сыт по горло. Коллапс. Утрата иллюзий, так мне кажется. Ну, а ты?

Он говорил, словно бежал. Взгляд его, чего-то ища, скользил по моему лицу.

Я выпил минеральной воды, собрался с мыслями, начал дышать.

Роберт улыбнулся, я улыбнулся в ответ, и как раз тогда у меня появилось странное чувство, что мы с ним оказались частью непонятного стратегического плана, который подчинил нас себе, хотя мы его не замечали, и что нас невозможно отличить друг от друга.