Читать книгу "К последнему городу - Колин Таброн"

Но нет, им нужен был мир до Аусвица и Хиросимы. Им нужно было, чтобы о них говорили как о важных людях. В этом-то и заключалась вина его здания. Оно было выдержано в некотором странном классическом стиле. Оно заявляло: создавая определенные пропорции и стандарты для этого мира, вы становитесь просто смешными.

Глава десятая

Пробивая себе путь в отвесных скалах, река как будто вела их навстречу самой последней тайне. Их лошади и мулы бесшумно проходили по мостам из хвороста и утрамбованной земли, построенным народом, который исчез навсегда.

Они оставили позади тропический лес и погрузились в древние джунгли. В полутора сотнях футов над их головами деревья смыкались, образуя тесный свод, сквозь который не проникал ни один луч солнца. С ветвей свисали лианы и лишайник. Подлесок был полон разных звуков – стонов, треска, скрипа, путь то и дело преграждали поваленные деревья и низкие ветви. Ничего не росло прямо из земли, а пробивалось в основном из пней своих предшественников, а потом укреплялось, выбрасывая длинные корни, впивающиеся в землю. Многие деревья переплелись друг с другом, другие служили опорой или сами опирались на соседа. Часто дерево-хозяин уже давно сгнило, оставив ползучие растения, убившие его, свисать со своих остатков в виде густых зеленых зарослей, поддерживающих самих себя. Все здесь питалось тем, что осталось от предшественников, поглощая это и будучи поглощенным им же.

К восходу солнца к путешественникам возвращалась вчерашняя усталость. Проснувшись утром, они боялись, что у них может начаться дремавшая внутри болезнь, что головокружение так и не пройдет. Теперь они медленно брели по дороге, больше похожие на беженцев, чем на группу путешественников. Они с опасением вслушивались в самих себя, изучали свое тело, стараясь прислушаться к каждой новой боли. Пытаясь снизить давление на ноющие ноги, они перенесли свой вес на бамбуковые палки, которые срезал для них проводник. Но от этого у них начали болеть руки, а на внутренней стороне больших пальцев образовались незаживающие кровавые волдыри. Время от времени они смотрели друг на друга, как будто оценивая, думал Роберт, кто из них сдастся первым.

От росы или от дождя, но весь лес был мокрым. Раз или два свод над ними разошелся, и в образовавшемся окне показались горы, которые возвращали их к мыслям о Вилкабамбе, и путешественники смотрели на крутые склоны, поросшие деревьями, которых не знал даже проводник. Потом джунгли снова смыкались над ними, и они брели в постоянном сумраке. Долгое время они не слышали ничего, кроме постоянного слабого звука падающих капель. Потом вдруг начинала булькать, ухать или даже издавать трели какая-то невидимая птица.

К середине дня проводник стал беспокоиться, почему погонщики, которые остались свернуть лагерь, до сих пор их не нагнали. Но он никак не мог найти такого места, откуда бы хорошо было видно ту часть дороги, которую они прошли. Он немного замедлил шаг. Потом, мрачный и злой, поручил всю группу повару и повернул назад.

Европейцы пошли еще медленнее. Роберт заметил, что все забеспокоились. В лесу было слишком много растительности, и это раздражало. Вода в реке, которая шумела недалеко от них, была не зелено-голубого цвета, как высоко в горах, а коричневая и мутная от гниющих в ней веток и стволов. Под ногами зловеще проступили камни старой инкской дороги, покрытые мхом и лишайником. Однажды, проходя под аркой из ползучих растений, путники вдруг заметили, что опорой для этих растений служит тесаный камень.

Франциско дрожал. Инки отступили в эту страну теней, пытаясь ускользнуть от его предков, и он представлял себе конкистадоров на тяжелых боевых конях, едущих по этой мрачной тропе, и удивлялся, как им не было страшно. Это все равно что спуститься в подземный мир мертвых! Он посмотрел на свои кровоточащие руки. Неужели его кровь – это действительно и их кровь тоже?

На узкой лесной прогалине их поджидала группа незнакомцев. Их было семеро. Они молча перегородили дорогу и, не двигаясь, ждали, опустив мачете по бокам.

Шедшая впереди лошадь Жозиан, переступив копытами, наконец остановилась в ярде от них, а Жозиан смотрела на них, не слезая с седла, бледная и оцепеневшая. Лошадь Луи чуть не врезалась в нее, но все же остановилась позади, а другие путешественники встали вокруг, в полной неуверенности, что теперь делать. Какое-то время они так и стояли, восстанавливая дыхание, опираясь на палки, как лыжники, которых заставили проехаться по изрядно подтаявшей лыжне. Они думали, что мужчины сейчас отойдут в сторону, поприветствовав их слабым рукопожатием в манере индейцев кечуа. Но вскоре их улыбки исчезли. Мужчины не двигались.

Луи грубо воскликнул:

– Черт возьми, что здесь происходит?

Но эти индейцы были не похожи ни на кого из тех, которых они видели прежде. Эти были маленького роста и стройные. Если бы не мачете, их можно было бы принять за детей. Длинные туники, похожие на детские платьица, доставали до голени, и это делало их еще более похожими на девочек. У некоторых между глаз залегла неглубокая морщина, глаз настолько широко посаженных, что казалось, каждый существует сам по себе. А руки, держащие оружие, так же, как и ноги, выглядывающие из сандалий, были мозолистыми и очень грязными.

Самый маленький из них – наверное, самый старый – сделал шаг вперед и начал что-то говорить. Его язык показался им набором гортанных звуков. Голос звучал монотонно, без интонаций, но некоторые слова произносились с тихим взрывом.

Никто из европейцев не понял, что он сказал.

Только повар понял индейца. Раньше он всегда держался в тени проводника. Никто из них не мог вспомнить, чтобы за все эти дни он что-нибудь говорил. И вот теперь он ответил индейцам на таком же языке с придыханием, и его спокойный тон несколько успокоил путешественников. Потом он повернулся к ним и, заикаясь, сказал что-то по-испански. Франциско вышел вперед, чтобы перевести. По лицам индейцев невозможно было ничего прочитать. Все застыли в ожидании.

Немного покачиваясь на бамбуковых шестах, Франциско был похож на помятую птичку; его тело вежливо склонилось перед индейцами, а ноги подогнулись от изнеможения.

Он сказал:

– Они говорят, что мы пришли, чтобы выкопать золото и серебро, принадлежащие тем, кто жил здесь до них. Что теперь это их земля и чтобы мы убирались отсюда. – Он запнулся. – Повар также говорит, что они сказали в наш адрес много ругательств. Они считают, что инки были их отцами, а мы пришли украсть их украшения.

– Ну, тогда скажите им, зачем мы все здесь! – Лицо Луи побагровело от злобы. – Скажите им, что мы путешественники, или туристы, или как там еще. – Он подъехал и встал рядом с лошадью Жозиан. – Это какое-то безумие.

Франциско передал это повару, который, в свою очередь, бесстрастно перевел все это индейцам, а путешественники всматривались в их лица, ожидая какой-нибудь реакции. Но теперь индейцы еще больше казались упрямыми детьми, твердо смотря на европейцев из-под спутанных волос. Их туники были в выцветшую полоску, белую и коричневую, как школьная форма; в некоторых местах они были связаны веревкой или лианами. Только на одном из индейцев красовалась фуражка; и еще один был одет в оборванные брюки.