Читать книгу "Добрый доктор - Дэймон Гэлгут"

— Почему же все молчат?

— Доктор Нгема объявит в понедельник, на общем собрании. Давайте сейчас об этом не будем, Фрэнк. У меня что-то нет настроения.

Мы прекратили разговор и вскоре заснули. Меня несколько покоробил тот факт, что идею визита врачей в деревню Марии обсудили за моей спиной, но ощущение гармоничности мира, обуявшее меня на вечеринке, взяло верх над обидой. «Все это не важно, — думал я, — прошлое запутано и изломано, но оно осталось позади. Завтра придет новый день».

Проснувшись утром, я не почувствовал своей головы — только очаг ужасной боли, зависший в пространстве где-то между висками. Вчера мы забыли выключить лампу, и теперь ее тусклый огонек, смешиваясь с дневным светом, озарял разгромленную комнату. Растоптанные чипсы, недопитое вино в надтреснутых пластиковых стаканчиках.

Поднявшись с кровати, я увидел, что деревянную рыбку — ту самую, которую подарил мне Лоуренс, — кто-то уронил со стола и разбил; на полу валялись ее обломки. Швырнув их в мусорную корзину, я уставился, щурясь от боли, на Лоуренса, который лежал на кровати ничком. Его рот был приоткрыт, с губы спускалась ниточка слюны. Едва начавшийся день уже казался мне каким-то грязным, несвежим.

Горячий душ и таблетка аспирина не помогли. Когда я вышел за дверь, Лоуренс все еще спал. Я сам не знал, куда держу путь, — лишь бы подальше от моей комнаты.

Оказавшись в коридоре, я увидел, что Техого запирает свою дверь. Похоже, он чувствовал себя не лучше моего. Я знал, что надо бы ему улыбнуться, но в то утро мне было не до улыбок.

Он сказал мне:

— Мои кассеты…

— Что?

— У вас мои кассеты. В вашей комнате.

Мой осоловелый мозг не сразу проник в смысл его слов. А когда проник, меня разозлила его грубость.

— Лоуренс еще спит, — сказал я сквозь зубы. — Заберете их попозже.

Техого хмыкнул, и моментально все вернулось: прежняя угрюмость, ожесточенность, недоверие. Все то же прошлое — подновленное, с подзаряженными аккумуляторами. Ничегошеньки не изменилось.

Это неприятное ощущение сопровождало меня весь день. Головная боль не проходила. Мне было не по себе. Мерещилось, будто по моему мозгу разбегаются тоненькие трещины безумия. Меня донимали бессвязные мысли о Лоуренсе, о его девушке, о его вечеринке. Я помнил, что согласился сегодня вечером на несколько часов составить ей компанию, вот только зачем? Мои мотивы больше не были мне ясны. Я досадовал на то, что Лоуренс снова втянул меня в свои личные дела. Мне казалось: если я пробуду наедине с собой, вдали от Лоуренса, достаточно долго, мое обещание само собой отменится.

Но мое обязательство осталось в силе. Когда к вечеру я вернулся в комнату, Лоуренс деловито занимался уборкой. При виде меня он тут же выпалил:

— Слава богу! Я уж думал, вы от меня прячетесь.

— Лоуренс, выслушайте меня. Давайте я за вас отдежурю. Тогда вы сможете…

— Нет, нет, даже не думайте. Я же сказал вам: это мой долг.

Я прилег на кровать и стал смотреть, как он, согнувшись в три погибели, трет мокрой тряпкой пол. После вчерашнего на этом полу остались пятна, которых не смыть вовек.

IX

Я пришел с опозданием. Она уже ждала меня внизу, снова одетая во что-то западноафриканское. Она слегка подкрасила губы и вообще, как я заметил, прихорошилась. Я же не стал переодеваться после работы, пришел в чем был. Мои щеки покрывала двухдневная щетина, темя ныло от боли.

Поужинать мы могли только у Мамы — больше было просто негде. Я повел Занеле в бар, заполненный до отказа. По выправке и стриженым головам я распознал военных. Подразделение присутствовало здесь в полном составе. Пестрая компания — представители разных рас, разных поколений. В зале было и много знакомых лиц: служащие, фермеры, мелкие сошки. Все они захаживали к Маме — одни часто, другие лишь изредка. Но сегодня, казалось, явились все. Свободный столик отыскался во дворике: по воле случая тот же самый — в углу, под бугенвиллией, — за которым я сидел с Лоуренсом, когда впервые привел его сюда. Подошла Мама. Я заказал виски.

— Может быть, вам не стоит? — спросила Занеле.

— Подобное лечится подобным. Без анестезии я не выдержу. И учтите: в этом распроклятом городе виски просто так не достанешь.

Она улыбнулась:

— Да, странноватое местечко. Не совсем то, чего я ожидала.

— Чего же вы ожидали?

— Э-э-э… Лоуренс не упоминал… когда писал мне… Я все себе представляла иначе.

Не знаю уж, что она там нафантазировала. Но, как я подметил, в баре ей было неуютно, она слушала меня вполуха, нервно озиралась по сторонам. Я и сам жалел, что сюда потащился… Но, стиснув зубы, велел себе не хандрить. Стакан виски и хорошенькая мордочка напротив — не самое ужасное, что может быть в жизни.

Стоило мне немного выпить, как беседа начала клеиться. Мы болтали о всякой всячине: откуда Занеле родом, как ее сюда занесло. Она выросла где-то на Среднем Западе Америки. Ее родители — американские черные, их родители — тоже. В сущности, ничего африканского в ней не было — даже имя. Она стала называть себя Занеле, когда приехала в Судан. На самом же деле ее звали Линдой.

— Линда — хорошее имя, — сказал я.

Она лишь покачала головой. Со своим прошлым — с детством в семье среднего класса, с финансовым благополучием и мишурными идеалами — она не желала иметь ничего общего. Теперь она считала себя африканкой, но ее уверенность в себе, все ее поведение по-прежнему выдавали в ней уроженку другого, бесконечно далекого континента.

Тем не менее я проникся к ней уважением. Она слов на ветер не бросала — действительно приехала сюда, чтобы работать не покладая рук в суданской пустыне, терпеть лишения в Драконовых горах. Она рассказала мне о Лесото — живется ей там так, что не позавидуешь. На третьей порции виски я разомлел и заказал еще одну, к ужину. Слушать Занеле было легко. Она рассказывала о библиотеке, детском садике, программе ликвидации неграмотности и даже о сельском банке — все силами самих жителей нищего высокогорного поселка. Конечно, благодаря пожертвованиям, которые Занеле помогала собирать в Штатах. Это казалось утопией. Но, разумеется, это и была утопия. Пока все лишь в проекте. Занеле и еще шесть иностранных волонтеров спят вповалку на полу, а от зари до зари трудятся, не чураясь никакой грязной работы: прививают скот, копают ирригационные канавы…

— А вы? Каковы ваши обязанности?

— Я учительница. Единственная на весь поселок. Учу детей всех возрастов — от шести до шестнадцати.

— Что же вы им преподаете?

— Несколько предметов. Математику. Английский. Начатки истории.

— Вряд ли это эффективно.

— Почему же?

— Ну, сами посудите: дети разного возраста, разного интеллектуального уровня в одном классе. И предметы очень уж разные.