Читать книгу "Член общества, или Голодное время - Сергей Носов"

Мысленно я спросил: почему?

“Странно, почему же я сама не вспомнила, у меня ведь тоже есть ключи. Теперь у нас оба комплекта… А там ведь можно жить! Вот здорово! ”

Я внимательно глядел на нее. У нее были желтые зрачки.

Зрачки, а в них что-то желтое. Это футболка моя желтая, она отражалась в зрачках. Я подумал в желтой футболке, что совсем не знаю ее. Совсем. Я спросил: “ Ты кто? ” Она ответила: “ Юлия”.

А теперь скажи, что это не сон. И что не было разговора того, еще на этой, Екатерины Львовны, квартире: о Долмате

Фомиче я расспрашивал Юлию, она отвечала, я, пугаясь ответов, просил замолчать – и опять вопрошал.

“Как ты можешь такое сказать о себе? ”

Потому что она не о нем, о себе говорила.

По ее-то словам выходило сейчас, что никого у нее почти что и не было. А конкретно: я примерно четвертый – шестой.

“Врешь. (Не сходилось. Ничего не сходилось. Я же помню ее у художника Б.) По тебе десятками сохли. У тебя любовников было… Ты… ” – “Вот и не так ”.

Как же не так? Если так.

“ Он хороший, он добрый, он благородный… ” – Позлить захотела меня?.. Потому у Долмата она Фомича, что лишь он, благородный, один взять такую ее согласился.

“Какую такую? ” – “Ну, посмотри на меня, протри глаза, я же уродина ”.- “Ты??? ” – “Неужели ты не видишь ничего?

Посмотри, какой нос у меня, какой подбородок, сплошная диспропорция, посмотри, как глаза расставлены!.. ”

Я видел. Что-то было такое и с носом ее, и с ее подбородком, и с расположением глаз, и с тем, что она называла сплошной диспропорцией, но ведь это же все-таки шарм, разве не так?! Неординарность. Изюминка.

“Меня словно карикатурист нарисовал, таких не бывает в природе!.. ” – “Слушай, Ю., а ты идиотка! ” – “И к тому же хромаю. Не замечал? ”

Не замечал. Я: “ Скажи, что еще заикаешься!”

“ Во всяком случае, у меня трясется голова, – сказала Юлия очень тихо. – С детства. Синдром навязчивых движений ”. И верно, голова у нее в самом деле тряслась, но чуть-чуть, совсем незаметно. Если это и синдром, то не ярко выраженный, почти изжитый. Может, в детстве сильнее тряслась. А сейчас она как будто мысленно соглашалась, когда ей что-нибудь говорили, или, напротив, как будто не соглашалась, потому что как будто не слушала, а думала о своем, или как напевала про себя какую-то нехитрую мелодию. И то – когда приглядишься. Я приглядывался. Она не обманывала. Ну и что? Разве у меня самого не трясется?

“Нет. У тебя – нет. А вот руки трясутся. Когда наливаешь ”.

И с хромотой то же самое – едва заметно. “ Зачем ты мне все это сказала, Ю., зачем? ” – “Чтобы ты не думал, что я

Долмату не пара. Не такой он и старый, ему сорок два. Он просто выглядит старше ”.- “Я бы дал ему пятьдесят ”.- “А мне? ”

Двадцать четыре.

“Двадцать пять ”,- сказал я, надбавив.

“ Тридцать семь, дорогой ”.- “ Не шути ”.- “ Возраст женщины выдают шея и руки. Посмотри… ” – И она показала мне то, что выдавало ее тридцать семь.

Тридцать семь – с половиной!

“ Ты ослеплен. (Резюме.) Ну да ладно. Давай поедим ”.

Ей есть захотелось. Она послала за хлебом меня. Я пошел.

Я пошел.

Я пошел.

Удрученный, смущенный и ошарашенный, я спустился вниз на известное, но не мне, число этажей, потому что, четное или нечетное, в голове моей оно так до сих пор и не зафиксировалось. И вышел во двор. И оказался на улице, на

Садовой. И задышал я ее сырым знакомым воздухом.

А на стене газета висела, и узнал я, что многое произошло, пока был я там, наверху: президент России попросил дополнительных полномочий, Украина решила уничтожить ракеты, а на территории кооператива “Улей ” в Зеленогорске неизвестный маньяк зверски убил 130 кроликов, цена каждому кролику 100 рублей. И приглядевшись, обнаружил я, что газета эта несвежая и весьма, а стало быть, и события тоже весьма, и не было свежести в них, новизны, и какая мне разница, если все так, было так или не так и когда, раз не помню я точно, какое сегодня число, и если серьезно не интересуюсь ходом новейшей истории?

А еще я увидел, что живет Сенная, как и жила, пошевеливаясь, поколыхиваясь. И народ в отсутствие трамвая брел толпой по трамвайным путям, обтекая бетонный забор. И проходил я сквозь вязкую барахолку, и принадлежал я медленному людскому потоку, и предлагали мне купить то пистолет Макарова, то сковородку, то валенки, а я целенаправленно шел за хлебом.

А в булочной я узнал, что выпущена купюра 200 рублей и 200 рублей похожи на фантик. А беззубый старик у входа в метро, пьяный-пьяный, кричал: “ Продаю женщину за три ру-бляааа!.. Продаю женщину за три ру-бляааа!.. ” – и держал ее за руку, подругу свою, чтоб не упасть, тоже пьяную-пьяную и без зубов, и никто не хотел покупать.

И подумал я о Юлии, поднимаясь по лестнице, что Юлия – это мое сновидение. И что нет ее в самом деле в природе. И понял я, что никто не откроет мне дверь, если я позвоню. И я не звонил, а достал ключи и был печален.

Но открылась дверь без меня и без всяких “ кто там? ”, и стояла Юлия в моей на две пуговицы застегнутой рубашке, молодая, красивая – с подбородком своим, глазами и носом.

Профессор Скворлыгин: “Какой же вы все-таки молодец!

Порадовали, порадовали нас, голубчик. Ваш рецепт очарователен! Надо же, миноги!.. запеченные в слоеном тесте!.. Безукоризненный вкус! ”

“А литературный пример? – воскликнул Долмат Фомич. – “Граф

Монте-Кристо ”!.. А?! Вот эрудиция!”

“Мастер литературной подачи, – согласился профессор. -

Признанный мастер ”.

“Положа руку на сердце, я очень боялся, что вы придете к нам с рецептом, как бы это выразиться поделикатнее… мясного блюда ”.

Зоя Константиновна: “ Фу, фу, мясо!.. ” (Ее передернуло.)

Долмат Фомич: “Нет, это рыбное! Он принес рыбное! ”

Кулинар Мукомолов: “ Рыба – не мясо. И даже не птица! ”

Профессор Скворлыгин: “К тому же миноги – не совсем рыба.

Громче скажу: совсем не рыба! Всего лишь рыбообразные.

Примитивные позвоночные, представители древнейшего класса… ”

Кулинар Абашидзе: “ У них есть кости? ” – “Нет. Только хрящ. Я бы мог прочитать целую лекцию о миногах ”.- “Тем более я потрясен! – не переставал восхищаться Долмат

Фомич. – Что же это такое, объясните мне? Врожденный такт?

Интуиция? Я ведь ему не подсказывал, он сам! ”

Кулинар Александр Михайлович Резник: “Если бы Олег

Николаевич представил рецепт строго вегетарианского блюда, я имею в виду, по высшей категории строгости – сыромятное что-нибудь или хотя бы с допуском яиц и молока, я бы, знаете, насторожился. Но тут соблюдена непосредственность перехода, этакий жест преемственности!.. По-моему, очень изящно. Господа! – И еще громче: – Господа! Внимание! Я поздравляю Долмата Фомича от лица всего нашего Общества, вы мне предоставляете такое право, не так ли? ”