Читать книгу "Медвежатник фарта не упустит - Евгений Сухов"

У Вероники Ароновны неприятно кольнуло в левой стороне груди. Да, Вероника Ароновна завидовала. А когда такое чувствование гложет душу и сердце, хорошему настроению места нет.

— Что с Пыхачевым? — как бы вскользь спросила Брауде.

— У него было обнаружено оружие, — посмотрела Веронике Ароновне прямо в глаза Красная Комиссарша. Спокойно и бесстрастно.

— И?

— При аресте он оказал сопротивление, — не моргнув глазом, соврала Красная Комиссарша, — и был убит.

— Утром напишите рапорт и принесите мне, — приказала Брауде сухо. — Вы свободны.

Когда Красная Комиссарша покинула кабинет Брауде, Вероника Ароновна записала в толстую тетрадь имя и адрес проживания Лизаветы и произнесла:

— Идемте, вас хочет видеть Мартин Янович.

* * *

Председатель Казанской Губернской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем Мартин Янович Лацис занимал бывшую библиотеку в доме Набокова, которая до того служила кабинетом Гирше Олькеницкому. В отличие от практика Олькеницкого Мартин Янович был еще и теоретиком красного террора и в одной из своих работ без всяких обиняков писал, что «Чрезвычайная комиссия врага не судит, а разит». Ну, а как до практика, до него было далеко даже Гирше Шмулевичу с его «расстрельными» грузовиками. Любое подозрение в неприятии Советской власти каралось новым председателем Губернской Чрезвычайной комиссии «высшей мерой социальной защиты». Более того, Лацис считал «высшую меру» вполне приемлемой в качестве «предупредительной меры» и в случаях, когда человек только может в силу своей социальной принадлежности сочувствовать врагам революции.

Мартин Янович Лацис, он же Мартын Иванович, настоящее имя которого было Ян Фридрихович Судрабс, справил свое двадцатидевятилетие в декабре прошлого года. Сын батрака Резенбекской волости Веденского уезда Лифляндской губернии, яро ненавидевший как богачей, так и всех русских, он после окончания приходского училища подался в революционеры и освободители Лифляндии от царских узурпаторов-сатрапов. В шестнадцать лет он уже состоял в членах социал-демократической организации Латышского края, а в семнадцать являлся пропагандистом Рижского комитета партии и ЦК СДЛК. С винтовкой в руках юноша Ян Судрабс принимал участие в Первой русской революции и с удовольствием громил и сжигал дворянские усадьбы Голицыных, Долгоруких и Ржевских.

Когда революция задохнулась, вроде взялся за ум, сдал экзамен на учителя и преподавал в приходском училище. Потом решил продолжить учебу в Москве, куда приехал летом 1912 года. Какое-то время учился в Народном университете Шанявского. Через три года он, с новым конспиративным именем Мартын Иванович Лацис, уже входил в Московский комитет РСДРП как руководитель латышской группы революционеров.

В пятнадцатом году по наводке одного из агентов охранки, пробравшегося в Московский комитет партии, Лацис был арестован и сослан в Иркутскую губернию «за противуправительственную агитацию». Через год бежал, приехал в Питер и сразу же был введен в Петроградский комитет РСДРП как проверенный партийный функционер и целиком и полностью по-большевистски настроенный на социалистическую революцию товарищ.

После Буржуазного Февраля Мартын Иванович стал руководителем Выборгского райкома РСДРП и одним из организаторов Красной гвардии.

Был он и делегатом Апрельской Всероссийской конференции РСДРП (б), и 6-го съезда РСДРП (б), и членом Петроградского комитета РСДРП (б), а еще весьма деятельно готовил вооруженное восстание в Петрограде, которое и случилось 25 октября 1917 года.

Мартын Иванович неустанно боролся против врагов революции, что было замечено головкой РСДРП (б) и Совнаркомом. Менее чем через месяц он принял предложение Совета Народных Комиссаров стать членом коллегии Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, а через полгода возглавил отдел ВЧК по борьбе с контрреволюцией.

В июле, получив пост председателя Военного трибунала, принял и должность председателя Казанской Губчека и стал членом Реввоенсовета Восточного фронта, штаб которого находился в Казани в нумерах купца Щетинкина. Он вообще был идеальный служака и безотказный исполнитель. Случись ему оказаться на стороне белых, он так же верой и правдой служил бы своим хозяевам и безжалостно уничтожал врагов антибольшевистского движения. Лишь бы это были русские…

Когда Вероника Ароновна ввела Лизавету в кабинет и в нее уперся взглядом его хозяин, Лиза буквально почувствовала холод. Небольшие бесцветные глаза-льдинки председателя Губернской ЧК смотрели на нее и будто сквозь нее. Встречаться с таким взглядом очень не хотелось. Так продолжалось, верно, с половину минуты. Потом Лацис отвел взгляд и металлическим, без всякого выражения голосом сказал Брауде:

— Отправить в арестантскую.

В подвал Набоковского дома надо было спускаться со двора. Двое латышей — теперь прибалты вместо прежних китайцев, наводнивших Казань при коменданте города краскоме Куне, исполняли роли охранников и надзирателей — буквально столкнули Лизавету по ступеням, и она, чтобы не упасть, сбежала по ним до самых дверей «арестантской». Клацнул засов отворяемой двери, и на Лизу пахнуло хлевом, потом и мочой. Двери закрылись, и сразу стало темно. Потом, когда глаза привыкли к свету, падавшему из двух оконцев, она увидела, что на пуках гнилой соломы плотно сидят люди и ступить ей просто некуда. Около дверей стоял большой металлический жбан с погнутой крышкой — параша.

Вскоре двери с лязгом открылись, и в проем просунулась приплюснутая голова с белесыми глазами без ресниц и бровей, выскочившим вперед подбородком и выпущенными из-под фуражки волосами цвета грязной соломы. Коверкая русские слова, голова сказала:

— Пыфший кенерал Марков и пыфший полкофник Прокнаефский, на фыхот.

С пола поднялся пожилой седой мужчина и молча пошел к двери. Следом за ним двинулся другой, помоложе. Проходя мимо Лизы, он поднял голову, и взгляды их встретились.

— Вы? — вскинул брови мужчина и остановился. — Почему вы здесь, зачем?

— Михаил Васильевич? — промолвила Лиза, во все глаза глядя на бывшего знакомца. — Прогнаевский? Куда это вас?

— Туда, — посмотрел в потолок Прогнаевский.

— Ну, чего фстал? Пошел фперет! — гнусаво приказал конвойный латыш, сверля белесыми глазами Лизавету. Михаил Васильевич криво улыбнулся и прошептал:

— Держитесь, Лиза. Скоро все кончится.

Дойдя до двери, он оглянулся, кивнул ей прощально головой и шагнул за порог.

— Ну, садись, чего стоишь, — услышала она женский голос. — Эти двое уже больше сюда не вернутся. Занимай вот место генерала.

Лизавета, осторожно обходя сидящих, села на освободившееся место около холодной каменной стены недалеко от говорившей женщины. Прямо над ее головой было выцарапано:

Люба, Настенька, благословляю, люблю, простите.

В углу, около небольшого оконца, растеклось написанное, очевидно, кровью: