Читать книгу "Венгерская рапсодия - Кэй Джейби"

– Ладно, заходи ненадолго.

Хотя все равно это странно. Я чувствую себя так, словно пробралась в то место, где мне не стоит находиться, просто открыв дверь и проскользнув в комнату. И когда мне наконец это удалось, все, на что я была способна, – это:

– Привет.

Боже, это и впрямь трогательно. Я удивлена, что он мне вообще ответил, правда, и не только из-за всей этой ситуации. Он выглядит… странно. Не похож на себя. Его волосы взъерошенно торчат с одной стороны, что само по себе необычно, но есть и кое-что еще. Кое-что, о чем мне не очень-то хочется думать.

– Привет, – говорит он.

Но его незамысловатый ответ куда более небрежен, чем мой. Кажется, что он поднимается и опускается, что в нем намного больше выдоха, чем требуется. Кроме того, он слегка дергает себя за волосы, когда это произносит.

– У тебя все в порядке? – спрашиваю я.

Его ответ звучит еще нелепее, чем приветствие. Он выпалил это так, словно я его не спрашивала, а обвиняла в чем-то ужасном. И бросив свое острое «что?», он предпринимает не очень удачную попытку исправить ситуацию.

– Все в порядке, а разве не должно быть? – говорит он, и, разумеется, в ту же секунду мне стало очевидно, что это не так.

Мне в глаза бросился миллион мелких деталей, как, например, то, как он сильно прижал простынь к груди, хоть я и видела, что у него расстегнута пижама. И несмотря на ужасный холод, у него капельки пота блестят над верхней губой, а он не хочет их вытереть. Возможно, потому что не хочет, чтобы я это заметила.

– Не знаю, просто кажется, что ты немного…

– Ты пришла среди ночи, Мэллори. Я устал.

– Уверен? Потому что ты не выглядишь уставшим.

И это была правда. Он не выглядел уставшим. Скорее наоборот: огромное почти дикое животное, я его никогда таким не видела. И чем дольше это длится, тем становится хуже. Вообще-то он сам это озвучил, когда я присела на кровать.

– Нет, не садись – не надо, – выпалил он, но, разумеется, уже слишком поздно.

Я уже выбрала себе место, и несмотря на прожигающий взгляд, не собираюсь хоть немного подвинуться. До нашего разговора в джакузи мне казалось, что этот взгляд высушит меня как сморщенный фрукт.

Но теперь все изменилось.

– Я просто думала, что, возможно, ты захочешь поговорить, – говорю я, и, похоже, теперь даже он понимает, что это я имею в виду нечто другое. Это видно по его взгляду, вдруг ставшему осторожным. И я чувствую, как он ищет подсказку в моих словах.

Я имею в виду нечто другое, – думаю я, и меня начинает бросать то в жар, то в холод. Как будто тебя сначала опускают в расплавленный свинец, а потом – в ледяную воду. В результате я, естественно, закалилась как сталь и не собиралась отступать, но я сама этого не осознавала, пока он не подтолкнул меня локтем.

– О чем? – спрашивает он, и тогда из меня вырывается все.

– О том, как сильно ты возбуждаешься, когда я говорю непристойности.

Он опускает голову. Ну, разумеется. Но, по-моему, сквозь учащенное дыхание я слышу Мэллори, потому что он на мгновение стал таким искренним и честным. И не слышится никакого осуждения. Просто шок, которым ребенок в песочнице обычно реагирует на плохое слово. То, которое никто не употребляет.

– Разве не так происходит?

– Я не сказал, что не так происходит, просто я…

– Потому что в противном случае мы могли бы поговорить о чем-нибудь еще. Например, о том, что я пришла к тебе в комнату, когда ты мастурбируешь.

Его лицо становится красным – в дополнение к открытому рту и выпученным глазам. Мне это отлично видно, хотя единственный источник света – незанавешенное окно, что само по себе удивительно. Думаю, он открыл новый оттенок смущения, назову его ярко-бордовый.

– Я не… занимался этим, – отвечает он, но все, о чем я подумала было: боже, он даже не может сказать это слово.

А сразу за этим: вот черт! Он врет. Он врет – значит, ты не ошиблась!

Он и правда мастурбировал, когда я постучала в дверь. Поэтому он был таким странным и не знал, что сказать. И поэтому теперь он избегает встречаться со мной глазами, но уже совсем иначе. Раньше он был равнодушным подонком, или, по крайней мере, таковым мне казался. А теперь он пытается скрыть, что его рука все еще под одеялом, поскольку, видимо, он поспешил ее накрыть.

– Если и занимался, в этом ничего такого нет, – говорю я, хотя, естественно, знаю, как он на это отреагирует. Кроме того, он даже дополнил выражение лица словами.

– Нет. Послушай, Мэллори, я правда считаю, что нам не следует об этом говорить пока… когда ты…

– Когда я что? – спрашиваю, потому что так легко вставлять эти внешне невинные комментарии между его словами.

Он предоставляет для них такие паузы, и мне, безусловно, становится интересно, намеренно ли он так поступает. Ждал ли он все это время, чтобы я начала произносить слова, на которые он не осмеливается.

– …не совсем одета, – заканчивает он, и взглядом оценивает, насколько «не совсем».

Догадываюсь, что не меньше, чем в джакузи, но тогда большая часть тела пряталась под водой. А эта ночнушка не закрывает ничего.

– И это проблема, потому что…? – помогаю я.

Я плохая, очень плохая. Потому что, когда я это говорю, моя рука скользит по ленточкам с оборками, которые соединяются у меня на груди. Словно, стоит ему только попросить, и они развяжутся.

– Ты знаешь, почему это проблема.

– Потому что тебя это сильно возбуждает?

Он переворачивается на кровати, словно его только что что-то укололо в спину. Одна рука, на матрасе, позволяет ему подняться, защищаясь от несуществующего раздражителя. Вторая – зловеще скрывается под одеялом, предоставляя огромный простор моему воображению.

– Я бы не стал употреблять это слово.

– Хочешь, чтобы я подобрала другое? У меня есть несколько: твердый, эрегированный, готовый войти в любую секунду.

– Я не… – начинает он, но замечает, что говорит слишком громко.

Он возражает почти криком и изо всех сил старается это исправить в процессе речи.

– Я не собираюсь этого делать.

– Не собираешься кончить? – спрашиваю я.

Хоть я и понимала, что делаю, клянусь, я не ожидала такой реакции. Как будто слово кончить – это оружие, вдруг приставленное к нежному месту. Он уклоняется от него; неровно дышит, не знает, как с ним быть. А лучше всего – то, что его глаза словно… закрылись на долю секунды. Как будто он закатил их, прежде чем снова овладеть собой.

– Не произноси это слово, – говорит он резко, остро, словно острые ножницы, режущие бумагу.

Хотя его лицо идет вразрез с его словами. По-моему, он почти дрожит и постоянно облизывает губы. Постоянно облизывает и облизывает, они сводят меня с ума, не говоря уже о нем.