Читать книгу "Корсар. Крест и клинок - Тим Северин"

— Друзья мои, — сказал он, — обряд вступления на путь истинный — вот причина нашего празднества. Когда над сыновьями султана свершается сунна, празднество длится пятнадцать дней и ночей. Тысяча блюд риса и пятнадцать жареных быков ежедневно получают горожане, устраиваются также огненные потехи и парады, и гавань расцвечивается множеством разноцветных фонариков на мачтах собравшихся кораблей. Наш праздник может показаться ничтожным по сравнению с этим, но тем не менее он означает то же — единение, а надлежащие ритуалы следует соблюдать.

Поднявшись на ноги, предводитель галер жестом велел Дану приблизиться. Мискито ступил на середину ковра и встал лицом к своему хозяину. Тургут спросил его торжественно:

— По своей ли воле ты принимаешь истинную веру?

— Да, эфенди.

— Тогда подними палец и произноси громко и отчетливо шахаду, чтобы все слышали.

Дан послушно проделал то, что ему велели, и произнес слова: «Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — Пророк Его».

Тургут обернулся и кивнул слуге, стоявшему с ножницами у него за спиной. Тот вышел вперед и, сняв с головы Дана красную шапку, бросил ее наземь, а потом ловко обрезал длинные волосы мискито, оставив только пучок на макушке. Проделав это, слуга хлопнул в ладоши, и явился его товарищ с длинным полотнищем желтовато-коричневого муслина в руках, а первый обмотал этой тканью голову мискито — получился тюрбан. Оглядев и поправив дело своих рук, слуга отошел в сторонку, а Тургут провозгласил:

— Отныне ты будешь носить имя Сулейман Мискито. По слову священного Корана: «Кто отбросил ложных богов и уверовал в Аллаха, тот оперся на крепкий посох, который вовек не сломается».

После этого под одобрительный говор присутствующих слуга проводил Дана в боковую комнату, а абдал тихо поднялся со своего места и двинулся следом.

Настала очередь Гектора. Поднявшись на ноги, он шагнул на середину ковра и по подсказке предводителя, воздев к небу указательный палец, повторил слова шахады, как это сделал Дан. С него тоже сняли красную шапку, остригли голову и повязали тюрбан, впрочем, побогаче — из тонкого хлопка, прошитого золотой нитью. После чего Тургут вышел вперед, держа на раскрытой ладони медную шкатулку, размером и формой походившую на сосуд для пилюль. Он надавил на защелку сбоку, и крышка поднялась — то была кибла, компас паломника, и стрелка его слегка подрагивала. На внутренней стороне крышки были выгравированы строчки арабской вязи.

— Здесь нанесены названия городов и стран ведомого мира, — сказал Тургут, — и случись тебе оказаться в одном из этих мест, ты сможешь, сверившись со стрелкой, определить направление на Мекку, дабы помолиться столпам ислама.

Потом, к всеобщему удивлению, он подался вперед и чопорно обнял Гектора. При этом шепнул ему на ухо:

— Не бойся. Это случается раз в жизни и делается по воле Аллаха. Хвала Творцу.

Затем он отошел, а слуга повел Гектора делать обрезание.

Когда Гектора ввели в боковую комнату, где у низкого топчана стоял и ждал абдал, юноша встревожился, не обнаружив Дана. Топчан, крепкий табурет и абдал — больше ничего.

— Не бойся, — сказал абдал, — твой друг отдыхает рядом и вскоре присоединится к пирующим. Боль пройдет быстро. Можешь лечь на топчан или сесть на табурет, как тебе больше нравится. Осман, здешний слуга, останется и будет свидетелем.

— Предпочитаю табурет, — пробормотал Гектор.

— Так же поступил и твой друг. Подними одежды и сядь, расставив ноги.

Гектор сделал, как ему велели, абдал наклонился, взялся одной рукой за его детородный член и осторожно потянул за крайнюю плоть. И вот — Гектор испуганно глянул вниз — в другой руке абдала оказался инструмент, который Гектор поначалу принял за циркуль, вроде тех, какими сам он пользовался для измерения расстояний на карте. Но те циркули деревянные и с плоскими ножками. А это… Гектора прошиб холодный пот, когда он понял, что это зажим. Абдал ловко и крепко защемил крайнюю плоть, чтобы та не отодвинулась. Гектор закрыл глаза и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Он втянул в себя воздух и задержал дыхание, слыша тихое бормотанье:

— Аллах акбар.

Юноша вздрогнул от пронзительной боли. Еще один мгновенный приступ страха — струйка теплой крови потекла по его бедру. Он все еще дрожал от боли, но уже ощущал благословенное прикосновение какой-то припарки: на его раненое мужество накладывали перевязку.

Глава 11

«Слава моря» лежала в дрейфе. Зеленое знамя с блестящими серебряными и золотыми полумесяцами — знамя Алжира — висело на мачте недвижно, и вода у бортов галеры казалась маслянистой. Случайные волны были столь слабыми, что заметить их можно было лишь по движению верхушки чудовищной мачты, составленной из трех прямых сосновых стволов, точно гигантское удилище. Рея вместе с подвязанным парусом весила более четырех тонн, и предводитель галер приказал спустить ее, чтобы не нагружать понапрасну мачту и растяжки. А когда задует ветер, тогда тридцать сильных мужчин разом ухватятся за толстый шестидюймовый фал, чтобы снова поднять рею. Потом самые легкие и ловкие матросы, вскарабкавшись на нее, развяжут узлы, единственный огромный парус раскроется, и галера заскользит по воде. Но пока нет ни единого дуновения, и «Слава моря» недвижима и тиха, если не считать непрерывного биения водяных насосов и потока воды, извергающейся обратно в море — изношенный корпус галеры непоправимо протекал, и только постоянное откачивание воды делало ее легкой и поворотливой. Тургут дал отдых своим гребцам, потому что «Слава моря» уже находилась там, где ей надлежало быть согласно его желанию, рыскала у точки пересечения морских путей. В трех лигах к востоку находился остров Святого Петра, где люди Тургута недавно пополнили запасы пресной воды у дружественного населения, а вблизи этого острова, огибая южную оконечность Сардинии, пролегал торговый путь между Марселем, Ливорно, Сицилией и проливами. Поэтому корсарская галера стояла здесь в засаде, хищная, как стареющая щука в зарослях водорослей.

С его места на корме Гектору открывался вид на всю заслуженную галеру. В тусклом предутреннем свете корабль выглядел еще у́же и длиннее, чем обычно. Шестнадцать футов в ширину — это меньше одной десятой расстояния от кормы до фордека, на котором можно различить черные очертания единственного носового орудия, приземистой чугунной пушки, нацеленной прямо в густой туман, за которым не видно горизонта. Ранее Тургут сообщил ему, что некогда на «Славе моря» стояли три прекрасных носовых пушки, отлитых из бронзы искусными мадьярскими литейщиками, но наиболее дорогие орудия пришлось продать, чтобы оплатить счета с верфи, снарядить корабль и выйти в море. Единственный узкий мостик шел посередине во всю длину галеры. На большинстве корсарских кораблей по таким мостикам расхаживали надсмотрщики, не спуская глаз с рабов и подстегивая ударами плетей тех, кто пытался увильнуть от работы. Но на «Славе моря» не было необходимости в подобном понуждении, поскольку ее гребцы, теперь отдыхавшие на скамьях, были по большей части вольнонаемными. По крайней мере, в этом Тургуту повезло. В начале марта он объявил о своем предстоящем походе, а через две недели в городе разразилась буба — чума. Для алжирцев буба — беда обычная, она бродит незримо и время от времени появляется, чтобы истребить слишком тесно живущее население. Но чума — бедствие летнее, она редко приходит так рано, так что хворь застала город врасплох. После того как умерли несколько знатных горожан, все бросились бежать, спасаясь от поветрия. Многие нанялись на «Славу моря», хотя Тургут не обещал жалованья, а только долю в добыче.