Читать книгу "Цыганочка, ваш выход! - Анастасия Туманова"

– Есть ничего не буду! – в сердцах выпалила Симка. – И пить не буду! И сдохну, как каторжная, в этих железах, пусть он тогда успокоится!

– Кто – Беркуло?! Ты с ума сошла?!

– Не Беркуло, а Сенька! – огрызнулась Симка. – У-у, проклятый… Моего счастья ему жалко…

– Симка, да послушай… – снова начала было Мери, но в это время откинулась тряпка при входе, и в шатёр вошла бабка Настя.

– Даже есть не хочет! – убитым голосом доложила обстановку Мери. – Говорит, что сама себя уморит! Вот что делается!

Настя протяжно вздохнула. Села у телеги рядом с девушками, заслонив собой лунную полосу, и голубые блики на Симкиных оковах погасли.

– Симочка, девочка моя дорогая, послушай… – почти умоляюще начала старуха. – Дед наш тебе добра хочет. Ты сейчас не понимаешь, молодая ещё, голова от дури горячая… А потом благодарить будешь его! И его, и Сеньку. Ты сама не знаешь, от какой беды он тебя уберёг…

– Моя беда – не его печаль! – огрызнулась Симка. – Борони господь от таких братьев, зачем только явился на мою голову…

– Помолчи, дура, бога не серди! – рассердилась старуха. – Бог – он просто так ничего не посылает, ни горя, ни радости! Ты же сама знаешь, кто он есть, кишинёвец тот! Он вор, бандит! Может, и людей убивал! А ты за ним побежала! Выйдешь за него, он тебе тоже велит людей резать – станешь?

– Не велит, не бабье это дело, – сквозь зубы сказала Симка. – Дед наш, промежду прочим, тоже вором был, конокрадом. А ты за ним из хора московского сбежала, отца не спросивши! Отец бы тебя тоже в железо заковал, коли б догнал?!

– В городе так никто не делает. Знаешь ведь, – задумчиво сказала старая цыганка. И тут же вскинулась: – Ты, дурёха, говори, да не заговаривайся! Дед твой коней крал, что ж, было… Но греха он на душу не брал, никогда живых людей не стрелял! Кабы такое вышло, я бы дня с ним не прожила, не смогла бы, видит бог!

– Значит, не любила! – оскалилась в темноте Симка. Бабка только развела руками. Мери испуганно следила за обеими. Она слышала, как тяжело вздыхает старая Настя, как свирепо сопит Симка, и сама старалась дышать чуть слышно.

Неожиданно в это сопенье и вздохи вплёлся совершенно посторонний звук. Дрожащий женский голос нетвёрдо, но с чувством выводил где-то на краю табора:

– Ах, кача-а-аются, кача-а-аются берёзки… Ах, дорожка моя кача-а-ается… Тьфу, чтоб вас всех размазало, где луна? Луна где, я спрашиваю?! Сволочи! Не видать ни зги, одни кучи лошадиные, куда я зашла, джюклэскрэ чявэ?![30]

– Ох ты, божечки, опять… – горестно пробормотала старая Настя. – Уж давно не было. Меришка, ты поди… поди, помоги ей.

Мери вылетела из шатра. Бабка и внучка остались одни. Некоторое время в дырявом шатре, пронизанном светом месяца, стояла тишина, прерываемая лишь пьяными жалобами снаружи и невнятными уговорами Мери. Наконец смолкли и они. Старая Настя, не глядя на Симку, вполголоса сказала:

– Девочка, дед, даст бог, завтра отойдёт. Знаю я его, долго огнём пыхать не будет… Прошу тебя, матерью твоей покойной заклинаю – пойдём вечером в церковь. Поклянёшься там на иконе, что не убежишь никуда из табора, что не пойдёшь к тому кишинёвцу, – и дед с тебя сей же минут это железо проклятое сымет! Слово тебе в том даю! Поклянёшься – и всё! Дальше будем жить как жили! Симочка, не мучай меня, Христом-богом тебя прошу, не жизнь это у тебя будет – с разбойником-то! Посмотри, вон Копчёнка наша опять пьяная пришла! А ведь какая была цыганка, какая добисарка, одна целый табор народу прокормить могла! Светилась, как монетка золотая, ночь напролёт для цыган пропеть могла, а на рассвете вскочить и в деревню побежать! Любой наш цыган за такую жену душу бы отдал, а она такая же дура, как и ты! С Митькой связалась, с вором! Ну и что? И что, я тебя спрашиваю, девочка моя драгоценная?! Где теперь этот Митька? Во что он Копчёнку превратил, что с ней стало?! На кого она похожа сделалась?! Ты такой же доли себе хочешь?! Пропасть, как Копчёнка наша, хочешь? Отвечай!

– Она не потому пропала, что Митька вор, – без злости, задумчиво сказала Симка. – Просто он её не любил никогда, вот и всё тут.

– Тьфу! Умные вы все через край! Не успели из пелёнок вылезть – уже стариков учат! – в сердцах сплюнула бабка. – Последний раз тебя, чурбанище упрямое, спрашиваю – пойдёшь завтра с нами в церковь? Забожишься?!

– Нет, – коротко и устало сказала Симка, закрывая глаза. Старуха некоторое время молча, пристально смотрела на неё, затем вздохнула, медленно поднялась и вышла из шатра. Симка так же медленно опустила голову, и худые плечи её задрожали.

– Юлька, милая, да что ж ты снова-то… – бормотала Мери, из последних сил не давая Копчёнке рухнуть на траву и увлекая её за собой к покосившейся палатке поодаль. – Да разве же можно так… Где берёшь только… Да стой ты хоть немного на ногах, проклятая, я же тебя не удержу!

– А и не надо! – гордо отказалась Копчёнка, балансируя с расставленными в стороны руками и плечом отпихивая от себя Мери. – Я, куда мне надо, и без твоего держ-ж… держания до… дошкандыбаю! Ат-тстань от меня, лубнища, я сама очень даже… – Не договорив, она рухнула на четвереньки.

– Дура… – расстроенно вздохнула Мери, наклоняясь и снова стараясь установить матерящуюся Юльку на ноги. – Про детей бы подумала…

– А ты меня не учи! Сопли коротки! Явилась тут! – мгновенно рассвирепела Копчёнка, рывком головы отбрасывая с лица грязные волосы и теряя при этом платок. – Я тебя не звала и по имени не помнила, раклюшка несчастная! Поди к чертям, покуда я кулаком тебя не достала!

Мери вздохнула, подняла упавший в траву платок, наклонилась к Копчёнке и жестко пообещала:

– Вот если сейчас не встанешь, я сама тебя кулаком достану! Ой как хорошо достану, родненькая моя! Поднимайся, не то я деда Илью позову подымать тебя!

– Ну-ка отойди, – приказал сзади ровный голос, и Мери от неожиданности выпустила Копчёнку, которая немедленно завалилась обратно в траву.

– Сенька, чего ты?!

– Уйди, говорю, – не глядя на неё, повторил он. – Сам её доволоку, у тебя пузо надорвётся.

Мери без единого слова исчезла в темноте. Семён без всякой нежности подхватил ворчащую Копчёнку под мышки и потащил к её шатру. Там свалил свою ношу на перину, обнаружив у входа в шатёр заготовленную охапку сухих палок, быстро и споро развёл костёр. Оранжевые блики выхватили из темноты худое лицо Копчёнки: неловко крутясь, она силилась усесться.

– Чего ты вертишься, дурная? Спала бы… Посадить тебя?

– Сама уж как-нибудь. – Она открыла глаза, посмотрев на Сеньку таким внимательным, грустным и трезвым взглядом, что он на миг оторопел. – Стало быть, пришёл, чяворо? Живой? Ох, и что ж это всем на свете, кроме меня, везёт?

– Ну, извини, – без улыбки сказал Сенька. Помолчав, спросил: – Что, про Мардо не слышно ничего?