Читать книгу "Дыхание судьбы - Тереза Ревэй"

Андреас написал сестре, чтобы ее успокоить, что Фридль не мучился, хотя на самом деле он ничего об этом не знал. Страдает человек или нет, когда тело разрывается на две части?

Он в сердцах плюнул на землю. Затем, поворачивая свои грязные руки, внимательно осмотрел их со всех сторон. Ногти были черными, и он не был уверен, что сможет их когда-нибудь отчистить. Ладони покрылись трещинами, ожог от гранаты оставил шрам, тянувшийся от верхнего сустава большого пальца до запястья. Ему было трудно сжимать левую руку, а мизинец потерял чувствительность. Если он вытягивал руку перед собой, она начинала дрожать, но, возможно, тому причиной была усталость. И все-таки он надеялся на чудо. Он вспомнил пианиста, у которого были отморожены три пальца. На берегу Дона, в самый разгар зимы, держа кружку большим пальцем и мизинцем, он увлеченно рассказывал о Бетховене, которого больше никогда не сыграет.

— Мой лейтенант, по-моему, кто-то идет, — испуганно шепнул Вилфред.

Андреас тотчас упал на живот, его спутник проделал то же самое с опозданием в несколько секунд. Они подползли к рощице и проскользнули в заросли кустарника.

Уткнувшись лицом в землю, вдыхая ее запах, смешанный с ароматом прелой листвы, Андреас закрыл глаза. У него не было больше сил… Вот уже несколько месяцев он жил как загнанный зверь, реагируя на малейший звук, на любое подозрительное движение. Он превратился в труса, пугавшегося собственной тени. Но то, что они сделали вдвоем с этим мальчишкой, казалось настолько невероятным, что он должен был держаться до последнего, до того момента, пока наконец не увидит с высоты холма колокольню Варштайна. И только тогда он сможет выпрямиться во весь рост и идти как свободный человек.

Колокольня была похожа на ту, что хранилась в его памяти пять долгих лет, с момента отъезда, но действительно ли это был его городок? Многие дома исчезли, оставив после себя груды мусора, нагромождение балок, кирпича и строительного материала. Поваленные изгороди, облупившиеся ставни, повозка без одного колеса, валявшаяся в канаве, несколько коз на краю дороги… Он увидел искалеченный, опустошенный Варштайн, и это было для него как оскорбление.

С учащенно бьющимся сердцем Андреас лежал на животе в высокой траве на вершине холма. Глаза застилала пелена. В течение нескольких секунд он не видел ничего, кроме ярко-зеленого тумана с вкраплениями светлых пятен яблоневого цвета.

Внезапно силы покинули его, и, не опираясь больше на локти, он опустил лоб прямо на землю. Неимоверная усталость словно парализовала его. Казалось, он весил целую тонну. Его тело напоминало обломок, долго плывший по русской реке, величественно медленной летом и покрытой льдинами губительной зимой, чтобы быть выброшенным на этот скромный холм Богемии, возвышавшийся над его родным городком, где он должен был увидеть свою семью.

Меня зовут Андреас Вольф, и я вернулся домой живым.

«Но зачем? — подумал он, теряя последние силы, не ощущая никакой гордости, никакой радости, лишь головокружительную пустоту. — Живы ли еще его мать и сестра? Русские солдаты дошли до этих мест. Господи, только бы они были еще живы… Только бы их не…»

Он побоялся закончить мысль. Пропаганда Геббельса сделала свое дело: каждый мужчина знал, что, если советские полчища ступят на немецкую землю, ни одна женщина не избежит страшной участи. И чем дальше отступали немецкие солдаты на Восточном фронте, тем больше они чувствовали себя растерянными и виноватыми. В армию уже набирали четырнадцатилетних мальчишек, прошедших конфирмацию[38]перед отправкой на фронт. Вероятно, высшее командование рассчитывало, что их тела станут надежным препятствием для гусениц танков Т-34…

Во время отступления он видел огромное количество женщин на дорогах, с поклажей на спине, держащих за руки детей, бесконечным потоком бредущих в полном молчании, стиснув зубы, с застывшими лицами, словно чувствуя дыхание русских за своей спиной.

Разве способен нормальный мужчина хоть на секунду представить, что кто-то покушается на честь его матери или сестры? Такое может присниться лишь в самых жутких кошмарах. Тем не менее Андреас понимал, что русские хотят не только уничтожить вражескую армию, но и морально раздавить своего противника, отобрав у него самое дорогое; ведь тот, кто не сумел защитить своих женщин, не достоин называться мужчиной. Поэтому месть была неизбежна.

Он снова поднял голову, чтобы разглядеть то, что побоялся увидеть в первый раз. На краю городка, в окружении фруктового сада, стоял его дом, целый и невредимый, по его стене вился дикий виноград, но маленький деревянный сарайчик развалился. «Нужно будет его починить — в нем хранятся садовые инструменты».

По главной улице в голубоватых сумерках двигалось несколько человек, держась центра шоссе. Они шли неровным шагом, тогда как вокруг них все казалось застывшим. Это напомнило ему сцену из немого кино начала века.

— Ну так что, мы идем, мой лейтенант? — раздался бодрый голос Вилфреда, почтительно державшегося в нескольких метрах от него.

И впервые с тех пор, как этот парень встретился ему на пути, прибыв из Германии вместе с другими, такими же как он, в качестве подкрепления, свежего пушечного мяса, чтобы пополнить ряды поредевшей пехотной дивизии, Андреас Вольф не знал, что ему ответить. Он был парализован таким сильным страхом, что кровь застыла в жилах. Покидать родные края было сложно, но чтобы вернуться назад, требовались просто нечеловеческие усилия.

Перед глазами возникли два ботинка без подошв, обернутые тряпками.

— Ну же, мой лейтенант! Война окончена, — продолжил Вилфред тихим голосом. — Нужно сходить на разведку. Они будут счастливы вас увидеть, ваши мать и сестра. Не стоит заставлять их ждать, это было бы неправильно. Я считаю, они и так слишком долго ждали.

Он поднял голову. Изрытое морщинами лицо двадцатилетнего паренька, со светлой прядью над глазами, с еще не оформившейся челюстью, светилось безмятежностью древнего мудреца. Вилфред протянул ему руку, чтобы помочь встать. Андреас помедлил, в висках бешено стучало. Грохот реактивных снарядов «катюши» раздавался в ушах, и он вдохнул знакомый тошнотворный запах серы и горелой плоти.

Стиснув зубы, он схватился за руку своего товарища и встал на ноги. Наконец-то.

Они выждали еще час, остававшийся до наступления ночи, чтобы избежать ненужного риска. Струйки белого дыма вились над трубами, в домах зажигались тусклые огоньки. Вилфред намеревался дождаться, пока его лейтенант встретится с семьей, и только после этого продолжить свой путь в Габлонц. Когда Андреас высказал свое удивление по поводу того, что он не торопится вернуться домой, парень пожал плечами. Его мать умерла при родах, а с отцом он никогда не ладил, тот был сапожником, человеком грубым и равнодушным, вскоре он снова женился, на женщине, щедрой на оплеухи. Дома Вилфреда никто не ждал. Впервые в жизни он чувствовал себя свободным. «И потом, было бы жаль оставлять вас совсем одного, мой лейтенант. На ком вы будете срывать свое плохое настроение?» — пошутил он.