Читать книгу "Игрок 1. Что с нами будет? - Дуглас Коупленд"

— Кейси, ты уже дома?

— Да, дома. Хотя там, на улице, так интересно. Дурдом, как он есть.

— Ты дозвонилась в полицию?

— Пытаюсь звонить. Но никто не берет трубку.

— Кейси, никуда не ходи. Сиди дома. Ты отцу не звонила?

— Не могу дозвониться.

Связь оборвалась.

Рик попробовал дозвониться сыну, но не смог. Ни с телефона Карен, ни с телефонов из коробки «бюро находок». Разговор как-то сам собой выдохся. Все сидели молча.

Люк

Три года назад состояние отца, страдавшего рано проявившейся болезнью Альцгеймера, стало настолько тяжелым, что он больше не мог оставаться дома — его беспощадный, суровый отец, который однажды сказал Люку, когда они вместе гуляли по пляжу: «Я не отбрасываю тень, сынок. Я излучаю свет»; его непреклонный отец, Калеб, который однажды сказал Люку, что противоположность труда — это не леность, а воровство.

Калеб воспитывал Люка так, словно не сомневался, что тот пойдет по его стопам, и в то же время ясно давал понять, что Люк никогда не станет таким же возвышенно-одухотворенным, как он сам. Как это часто бывает, когда отцовское эго борется с сыновним, битвы были тяжелыми, мерзкими и при этом весьма патетическими. Люку особенно запомнился один случай. Ему тогда было девять лет. Отец зашел к нему в комнату и увидел, что он играет в пластмассовых солдатиков. Калеб сходил за радиотелефоном, вернулся в детскую, сел на кровать и сказал:

— Ладно, пусть твои солдатики убивают друг друга, но каждый раз, когда кто-то из них умирает, я буду звонить его матери.

— Папа, это просто пластмассовые солдатики.

— Для тебя — да, но не для лучшей части тебя.

— Ладно, звони их мамам.

— И буду звонить. Вон там, вижу, один упал… — Калеб набрал номер из семи цифр, поднес трубку к уху и, хотя Люк ясно слышал в трубке гудок, проговорил: — Алло? Миссис Миллер? Говорит пастор Френч. Боюсь, у меня для вас очень плохие новости, миссис Миллер. Ваш сын погиб. Нет, никакой ошибки нет. Он сегодня геройски погиб в бою. В каком бою? Я не знаю. Вам надо поговорить с человеком, которого я когда-то считал своим сыном. Он должен знать, что это был за бой. Мне очень жаль, миссис Миллер. Примите мои соболезнования. Миссис Миллер, не плачьте, пожалуйста. Слезами горю не поможешь. Да, я абсолютно уверен, что он погиб. Да. И убийца — мой сын.

Эта борьба не прекращалась до тех самых пор, пока отца не скосила болезнь Альцгеймера, причем началась она быстро и развивалась стремительно. Мать Люка, совершенно раздавленная горем, все же сумела устроить отца в клинику на Западном берегу, учрежденную специально для бывших священнослужителей. Она сама повезла туда Калеба на машине, и в дороге они попали под горный обвал вместе с десятком других машин. Слой земли и камней был таким толстым, что откопать пострадавших не представлялось возможным. С тех пор Люку приходится жить с мыслью, что они все еще там, под толщей камней и земли, — эти покрытые мясом скелеты в своих «фольксвагенах», «олдсмобилях», «катласах» и микроавтобусах, — и останутся там навсегда, замурованные в горном склоне на миллиарды лет, пока солнце не вспыхнет сверхновой звездой. Эти тела связывают нас с будущим. Они застыли во времени. Завтра = вчера = сегодня = то же самое, всегда.

Их гробница в толще горы — совсем не то, что могила на кладбище. Два метра земли — это ничто. Через какую-то сотню лет могилы нашего времени превратятся в богатый источник дохода для неразборчивых в средствах мародеров. Но погребение внутри горы — это же с ума сойти, если задуматься. Когда закончится время? Когда закончатся люди? Сегодня утром, в самолете, летящем в Торонто, Люк размышлял о времени и эволюции. Давай думать на дальнюю перспективу, Люк. К чему мы идем, во что эволюционируем? Мы так и будем жить-поживать, изо дня в день, заниматься своими делами, пить кофе, строить поля для гольфа, снимать фотокопии с документов и воевать, пока мы все не мутируем и не превратимся в какой-то другой биологический вид? И долго мы еще будем делать все то, что делаем сейчас? Если мы не мутируем быстро, то и через десять тысяч лет мы останемся точно такими же, как сейчас, только ресурсы планеты будут исчерпаны. Уменьшится ли население Земли? Должно уменьшиться, хотя бы уже потому, что Солнце когда-нибудь взорвется и превратится в сверхновую. Так когда же закончится человечество, каким мы его знаем? Когда закончатся люди? Когда население начнет уменьшаться? Это не просто гипотезы, это математическая достоверность. Вопрос только когда? Когда? Когда?

Даже при том что Люк больше не верит в Бога, он верит в грех. Он верит, что человеческая способность в любой момент совершить любой из возможных грехов — это именно то, что отделяет людей от всего остального в мире: спагетти, переплетной бумаги, глубоководных рыб, эдельвейсов, горы Мак-Кинли. Только люди могут совершать грехи, это их уникальное свойство. Даже тот, кто старается жить честно и праведно, все равно столь же далек от святой благодати, как Душитель с холмов или любой демон из ада, когда-либо пытавшийся отравить воду в деревенском колодце.

С точки зрения Люка, грех определяет жизнь человека, внося в нее элемент безнадежной печали и чудовищности. Люк точно знает, что чудовища существуют: создания в человеческом облике, но без души. Ронни, который поджег свой дом, где находились двое его детей. Лейси, тушившая сигареты о ручки своего грудного ребенка. По сравнению с чудовищами какие-то жалкие семь смертных грехов кажутся чуть ли не очаровательной шалостью и уж точно — оторванными от реальности двадцать первого века. Люк уверен, что грехи остро нуждаются в обновлении, и мысленно составляет список современных грехов, которые религиям стоит принять к рассмотрению: готовность терпеть информационные перегрузки; равнодушное отношение к поддержанию демократии; умышленное незнание истории; приравнивание походов по магазинам к творческой деятельности; отказ от рефлективного мышления; вера в то, что эффектное зрелище — это реальность; бездумное подражание знаменитостям. И еще много всего, очень много.

«Господи, — думает Люк, — я просто категоричный мудак с кучей предубеждений. Я превращаюсь в отца — надо больше стараться, чтобы стать другим. Одной только утраты веры явно недостаточно». Но Люк, конечно же, знает — этому он научился, общаясь с паствой, — что чем больше человек старается отличаться от своих родителей, тем вернее становится точно таким же.

Люк замечает, что Рик поглядывает на Рейчел, а та, похоже, заглядывается на Рика. Украденные двадцать тысяч в кармане у Люка явно уже ничего не стоят в обществе постнефтяной экономики, так что его дарвиновское преимущество перед Риком больше не действует. Но Люк хочет жить, и эта потребность сильнее других побуждений, даже стремления к воспроизводству себе подобных. И вот уже Люк наблюдает за тем, как Рик, стоящий на барной стойке, снимает решетку с вентиляционного люка на потолке. План такой: они с Риком залезут в вентиляционную шахту и попытаются найти решетки или смотровые окошки, выходящие наружу. Если у них получится обнаружить снайпера или снайперов, тогда можно будет подумать, что делать дальше.