Читать книгу "Четыре Любови - Григорий Ряжский"

Вторая причина была хороша уже просто так, сама по себе, но, к сожалению, могла привести к полной и безвозвратной потере с таким трудом завоеванных на фотографической ниве льгот. Охранная грамота могла тут же рухнуть с возникновением не менее ловкого проходимца.

Что касается третьей, завершающей скорбный список причины, то она рассматривалась сверхгипотетически, в масштабах пространства, времени и человечества вообще… Посему также не добавляла конкретного в армейских условиях оптимизма.

А началось все тогда, когда он, первогодок, впервые попал на глаза комбатовской жене. Своим довольно редким сочетанием жгучей чернявости с интеллигентной мордой он моментально пропечатал по жадному вопросительному знаку в ее совсем уже было подугасших и не очень молодых глазах. Как раз к тому времени командованием округа решено было приступить к созданию газовой фотоэпопеи.

– Это дело интеллигентное! – сообщила она мужу. – Этот вот будет! – отдала она приказ комбату, указав на чернявого. – Как фамилие?

– Айтанян, – ответил солдатик, – Армен Ашотович… – и, смутившись, тут же отдал честь и поправился: – Виноват… Рядовой Айтанян!

Ответ понравился. Так решилась судьба военного строителя. Вернее, так она не состоялась… Поначалу, не веря подвалившему счастью, когда отработка этого счастья по полной программе еще не началась, он все же пытался подстраховать свое новое шаткое положение. Способ был изобретен с чисто армянской веселой хитростью и предполагал полное подавление противника на основе использования чужого авторитета, усиленного предъявлением неоспоримых доказательств. Куда бы он теперь ни шел, он брал на плечо небольшую оконную раму, брошенную на складе за ненадобностью и нашедшую постоянный приют в его лаборатории. И любому остановившему его начальнику, от ефрейтора до старшего офицера, имевшему любые намерения в отношении везунчика, четко, по-военному, объяснял, с туманным намеком указывая на раму:

– Личный приказ комбата. Разрешите идти?

– Идите, рядовой, – с явным сожалением отпускал его начальник.

Как только все успели привыкнуть к раме и уже плохо представляли себе батальонного фотографа без привычного оконного сопровождения, она перестала быть нужна. В его жизни начались трудовые романтические будни. Об этом знал каждый, за исключением того, кому полагалось об этом знать согласно статусу законного супруга. Так он, сразу, минуя ненужные промежутки, вышел в армейский «закон». Так он, молодой писатель Армен Айтанян, выпускник филфака Тбилисского университета, автор рукописного сборника невостребованных современниками рассказов и десятка блестящих, никому, включая автора, не нужных эссе, честно отдал двухлетний солдатский долг Барнаульской области своей Родины неизменным ведением фотолетописи траншейных разработок особой государственной важности.

…Кроме его кресла в салоне было еще восемь мест. Два из них заняли Серега и Сашка Ким. Остальные пустовали. По задней стене салона, отгороженные выступающей перегородкой, располагались два туалета, и там же, рядом, за шторкой, разместился уютный закуток для бортпроводников, обслуживающих первый класс. Серега сунул нос в туалет и сообщил:

– Тут и вдвоем не тесно… Супер!

Дальше было интереснее всего. Интерьер завершал бар-стеллаж. Дверки его были слегка приоткрыты. Сашка Ким подошел и потянул одну из них. От этого движения обе они распахнулись настежь, предъявив обладателям первого класса свое содержимое. А посмотреть было на что. Полки были забиты бутылками, банками и пакетиками такой нечеловечески привлекательной силы, что у мужиков отпала челюсть и пошла густая слюна. Серега близоруко всмотрелся в самую красивую бутылку и прочел:

– Ненессу! Интересно, что бы это значило? – вопросительно добавил он.

– «Хеннесси»! – уточнил Армен. – Это коньяк такой классный. Я пил этот «Хеннесси»-шменесси с Тарковским, между прочим.

– А за закуской он тебе не бегал, между прочим? – обиделся почему-то Ким. – Только вот этого не надо, ладно?

В салон поднялась стюардесса, та самая, с обворожительной улыбкой. В руках она держала мельхиоровый поднос с хрустальными фужерами, доверху наполненными пенящимся напитком. Пена еще не успела осесть, и пузырьки продолжали весело лопаться. Она снова широко улыбнулась:

– Шампань, джентлмен!

Ребята пугливо покосились друг на друга. Платить, не платить – было совершенно неясно. Армен мысленно поблагодарил Дэвида за своевременные разъяснения их высокого билетного статуса и первым уверенно протянул руку к фужеру. Серега и Ким, доверившись интуиции и вдохновленные коллегой, последовали за ним.

– Айм Кимберли… Ким, – представилась стюардесса. – Ферст класс хост.

Ребята грохнули. Серега, смеясь, указал стюардессе на Сашку:

– Вот он, Ким! Он тоже Ким, понимаете?

– Оу, е-е! – тоже засмеялась стюардесса. Она поняла… Дружба начала набирать ощутимые обороты.

Они выпили, и Армен взял еще фужер:

– За вас! – он посмотрел в глаза стюардессе и приподнял фужер.

Она прекрасно поняла смысл тоста и поблагодарила улыбкой:

– Уэлкам э борд!

Затем прошла в закуток и вынесла оттуда три одинаковые упаковки – по подарочному дорожному косметическому набору и комплекту наушников для каждого пассажира:

– Уэлкам!

«Эх, Ашота бы сюда сейчас…» – мечтательно подумал он…

…Начиная с первого же дня по возвращении Армена из армии, деятельный Ашот решил самолично заняться сыновьим образованием для надлежащего введения его в достойную настоящего мужчины жизнь.

– Больше ошибок не будет, – сообщил он многочисленной армянской родне, проявившей живой интерес к судьбе первого в их роду молодого писателя. – Это я вам говорю, Ашот. – Он задумчиво почесал в паху. – Начнем, пожалуй, с производства. Там закрепимся, ну а уж потом подумаем о партийном строительстве…

Но ни того ни другого не вышло. Планы Ашота потерпели фиаско в самом зародыше. Цеховик по призванию, он, к великому сожалению, не стал педагогом по жизни. И хотя бы чуть-чуть психологом… Все началось с покупки билетов.

– На! – Ашот протянул сыну деньги. – Покупай! – Они стояли у городских железнодорожных касс.

– Что? – не понял Армен.

– Путевку! – строго пояснил отец.

– Какую путевку? – переспросил несостоявшийся писатель.

– Ара, в жизнь, в жизнь, какую же еще, ну-у? Кино такое было, да-а?

– В каком смысле?.. В смысле, в каком направлении? – задал наводящий вопрос единственный сын, смутно озаряемый тревожной догадкой.

– Ара, в любом! В любом! В любом! Без разницы. Разница только здесь… – он выразительно постучал по голове костяшкой указательного пальца. – Без учета следственного маршрута… то есть, я хотел сказать… маршрута следования!

И тем не менее маршрут был построен не без учета социально-географических особенностей необъятной Родины. Конечной точкой путешествия стал Биробиджан.