Читать книгу "Что-нибудь такое - Алла Львовна Лескова"

на проспекте Большевиков. Так мы говорим – на Большевиках. Значит, можно и в Сочах, раз на Большевиках.

Стриптизер помолчал, открыл глаза и сказал:

– Лучше в Сочах…

– А мне на Большевиках нравится, – весело сказала парикмахер. – Я на них всю жизнь, а в Сочах бы не смогла жить, на меня там мужчины смотрят. Пристают. А на Большевиках спокойно.

Мужчина хохотнул, и мы все убедились, что он живой. А не кукла Кен, с ровным загаром и одновременно очень похожий на мужа Наташи Королевой.

В общем, Бетховен.

Вишневое варенье

Больше всех я любила бабушку Риву. Даже больше своих родителей. Может быть, потому, что она очень любила меня. Подозреваю, что это как-то взаимосвязано.

В тридцать шесть лет бабушка потеряла мужа и больше не вышла замуж. Хотя была голубоглазой и очень женственной. Но такого, как дед, встретить по определению было невозможно. На фото – высокий красавец с библейским лицом по имени Израиль. Такого больше не было, а не такой – зачем он бабушке был нужен?

Я любила приезжать в ташкентский дворик, есть вишневое варенье без косточек, играть в палисаднике, гладить соседскую собаку и ждать прихода разгоряченной от жары бабушки с Алайского базара. Бабушка всегда любовалась мной и называла мадонной. Тогда я еще не знала этого слова, но всегда радовалась, потому что понимала, что меня хвалят, а значит, любят.

Когда через много лет с бабушкой случился инсульт, ее вытащила с того света участковый таллинский врач, молчаливая, старательная эстонка Хильда. Она приходила каждый день, и постепенно у бабушки появилась речь, пусть уже и не такая, как раньше… Потом зашевелились ноги и руки. Потом она стала шаркать по дому, а в основном сидела на своем диване, махала ножкой и не сводила с меня глаз, мы жили в одной комнате. И опять, как и в детстве, повторяла только одно слово – «мадонна»…

Однажды я поздно вернулась домой и увидела, что бабушки нет, а ее постель как-то странно скомкана и валяется на полу. Дома никого не было. Вообще никого. Стало ясно, что что-то стряслось. Пока меня не было дома, бабушка умерла.

Похоронили ее на еврейском таллинском кладбище. Перед отъездом из Эстонии я посадила на могиле куст сирени. Сказали, что он будет цвести каждое лето. Так и случилось.

Лишь через годы я оказалась в Таллине и сразу поехала к бабушке. Была весна и цвела сирень. Целое дерево выросло. Я боялась, что плита разбита или стерлись за столько лет буквы, но плита была как новая… Оказалось, что на этом кладбище ухаживают за всеми могилами, даже за теми, которые надолго покинуты родственниками.

Но я не покидала тебя, бабушка.

Лида Матье

Как вдовы некоторые не снимают черное потом, так Лида не снимала бежевое, в одном и том же ходила каждый день на работу.

Она была похожа на Мирей Матье, прическа точно такая и лицо тоже похоже. Только бежевая тень ее. Бледная.

У Лиды как будто не было голоса и слов, только «хорошо» и «спасибо». «Да» и «нет». И «конечно».

Она входила с пачкой корректуры, что-то уточняла у нас, редакторов, говорила спасибо и выходила, а мы смотрели вслед на ее красивые ноги с крепкими икрами и тонкими щиколотками. И пожимали плечами.

Почему одна? Красавица же. Красавица.

Лида Матье никогда не улыбалась, была строгая, но все же иногда улыбалась, не губами, а глазами, быстро. Засмеются глаза и тут же спохватываются. Как будто кто-то изнутри следил, чтобы ни грамма улыбки. Иногда этот кто-то уставал следить – и тогда она быстро улыбалась.

Потом вспоминала, что ее бросил любимый муж, и снова становилась строга и неярко красива.

Платье! Это одно и то же платье не давало нам покоя. «Она хотя бы его стирает?» – сплетничали мы. Ну ушел любимый муж, что уж такой бежевый траур не снимать, красивая же.

Лида растила одна сына, может быть, все на него тратила, потому что иногда он после школы приходил к ней на работу и ждал шести часов, пухленький такой, хорошо кормленный. Но одно, хотя бы еще одно платье за четыре года можно было купить? Странная Лида.

Вычитает свои корректуры и уходит молча в бежевом. Даже нечего было о ней говорить, только про это платье, скучная была.

И вдруг однажды прибежала наша курьерша Тамара, маленькая, в платке назад, шустрая пожилая татарка. Мы ей прозвище дали, Оказия, с ударением на «я», на татарский манер. Потому что она все время говорила одно и то же: «Шеф, скотина такая, шайтан, опять из меня оказию сделал. Брал курьером, а называет оказией. Отнесите, говорит, оказией это письмо, Тамара!»

Мы покатывались со смеху каждый раз и говорили: ну что за прелесть, эта Оказия!

И вот, она еще и сплетницей была профессиональной, приносит Тамара страшную весть.

Лида Матье попала в больницу, нашли у нее саркому челюсти.

Мы все сразу одновременно заплакали, а одна из нас побежала за бутылкой. И мы стали пить и все время говорили: «Лида, Матье… ну как же так… Давайте за ее здоровье». И пили, и плакали. И просили…

Несколько дней так прошло. Кто-то приносил вино, и мы пили и молились, чтобы только жива. Не могли работать.

Лиду увезли в Москву, в больницу. Там ее навещал наш главный редактор, приехал мрачный, не буду рассказывать, говорит, это страшно. Но держится Лида отлично, сказал он. Даже смеялась. Но уже не глазами, глаз уже не было, удалили. Голосом смеялась, как будто с облегчением даже.

Мы опять купили вина и опять пили за ее здоровье, но больше уже боролись со своими страхами.

Потом рассказали, что прилетал бывший муж Лиды, который разлюбил когда-то ее. Прилетал, чтобы забрать сына к себе. Он горько плакал, навзрыд. И бормотал: «Только тебя, Лидка, только тебя».

Ап точка ком

Сегодня в бассейне одна дама лет семидесяти, в ярких голубых очках, крупная, с полдорожки шириной, громко и долго плавала исключительно под водой.

Все оплывали ее, чтобы не столкнуться, чтобы ей было удобно и комфортно, а мы уж, надводные лошары, как-нибудь. В сторонке, огибая.

И только у бортика она выныривала и всех внимательно оглядывала.

В одно из таких выныриваний она крикнула девушке через три дорожки:

– Вы так похожи на Софью Палну! Вы не ее внучка случайно?

Девушка хихикнула и говорит:

– Нет, не ее… А кто такая эта Софья Пална?

– О, как можно не знать Софью Палну?! – воскликнула подводница и опять скрылась в пучине.

Но