Читать книгу "Театр тающих теней. Под знаком волка - Елена Ивановна Афанасьева"

— это мелкие, а старший сын — Димка. Он же Джой.

— Джой твой… ваш сын?

Женька, конечно, старше Джоя. Это Даля еще утром поняла. Но что Женька его мама — и в голову не пришло. Думала, прикол такой, выйти замуж за молодого и всё ему прощать. В свои… сколько же ей? Наверное, не меньше сорока, ведь Димка-Джой явно старше Дали, значит, даже если Женя рано его родила, ей уже около сорока. Или даже больше. Как маме.

— Думала, это Маня у тебя на руках…

— Еще недавно все думали, что я юна и прекрасна, пью кровь нерожденных младенцев, оттого и выгляжу девочкой. Но две орущие по ночам девицы после сорока обходятся внешности куда дороже, чем один сын в девятнадцать. С Димкой я сессии сдавала, диплом писала и много чего успевала, даже без памперсов, детского питания и нянь. Теперь от недосыпа старею на глазах. Здесь свет просто хороший. Лика[9] — это подруга моя, дизайнер, свет такой волшебный сделала, что в этом свете я еще за Димкину девушку сойти могу.

— Я тебя… вас… тебя за его жену приняла. Или не жену, или в общем, ну, раз дети, значит, за жену. Еще подумала: жена с детьми, а он первую попавшуюся девку в дом привел.

Женя смеется:

— Ладно, первая попавшаяся девка, пошли.

— Куда?

— Помогать будешь. Кураторша из галереи час уже звонит, требует, чтобы я спустилась, с каким-то посетителем поговорила. Как я понимаю, спешить тебе некуда.

Даля неловко пожимает плечами.

— Некуда, — констатирует Женя. — Что-то у тебя случилось. Димка «первых попавшихся» без ярко выраженных сексуальных намерений в дом не приводит. Для сексуальных намерений у него обычно «болонки» или «газельки», которые утром исчезают быстрее, чем он успевает проснуться. Не знаю, как он их так муштрует, но завтракать нам вместе приходится редко, или они сами боятся, что заставлю их Маню и Аню кашей кормить… В общем, под эти категории ты не подходишь. Остается категория спасаемых, которых Димка подбирает, когда спасаемым идти некуда.

— Некуда, — эхом повторяет Даля. Спохватывается. — То есть у меня бабушка есть… Была, умерла недавно, а ее квартиру сдали. Мама есть… где-то. Ах, да, еще муж…

— Даже муж?

— Ну… не совсем муж… Совсем не муж, как выяснилось.

— Ладно, с твоими родственными связями разберемся позже. Если нет планов на сегодня, тогда пошли. Двоих девиц в поле зрения держать и делами заниматься в галерее немыслимо. А к трем фотографы приедут, экспозицию снимать. Поможешь?

И так тепло и спокойно становится, что из этой «чужой жизни» ее не выгоняют, что приглашают этой жизнью пожить. Так хорошо. Впервые за сутки и еще три часа. Самые гнусные сутки и еще три часа в ее жизни.

— Идти куда?

— Вниз. У меня там галерея. Нужно спуститься.

— Галерея?

— Да. На первом этаже.

Пока, быстро одев девочек, спускаются, Женя объясняет, что прежде на месте галереи был магазин.

— Чего в нем только не продавали. И «Мясо-Птица» назывался, и «Канцтовары». Потом закрашенная белой краской витрина долго пугала проезжих-прохожих, покупатель никак не находился. Ясное дело, помещение в центре, ценник зашибись, а толку!

Женя машет рукой.

— Как парковку в нашем проезде запретили, покупателей совсем мало стало. Пешеходы с двух выходов из метро идут в разные стороны, а мы ровно посередине. Но когда от своих материнских обязанностей окончательно озверела и поняла, что еще день в роли идеальной мамаши, и меня парализует, я этот первый этаж и купила, и сама не знала зачем. Лика, подруга, сказала: «Фотогалерею сделаешь», я фотограф, — поясняет Женя. — Я и сделала. Потом расширились, теперь разные выставки проводим, и фото, и дизайн, и современное искусство, и не только современное. Еще одну галерею в Питере купила. Лика сейчас отделку заканчивает, надо и туда ехать.

Несколько шагов отделяют этот подъезд и двор, превращенный, как все московские дворы, в плотно набитую парковку, от фасада дома, где находится вход в Женину галерею. Вчера на ее фоне трагедия с умершей старушкой из троллейбуса разворачивалась. А потом ночью они с Джоем проходили мимо, и Далю пугали тени в огромных витринах. Но она и не думала, что утром в этот театр теней войдет, да еще и вместе с хозяйкой.

Витрины снова призрачно белы, не настала еще снова ночь, когда из этой белизны возникают тени.

Но тень возникает прежде ночи.

Тень черного человека… Который на остановке наблюдал… за… умершей старушкой?

Снова на той остановке, заглядывает в витрины галереи.

Тень или явь?

Чернявенькая Аня вертится у Дали на руках и вдруг как заревет.

— Стлашный дядя!

— Тебе показалось! Показалось! Видишь, никого нет!

Даля пытается успокоить девочку. Но сама боится больше нее.

Сотворение интриги Карлица Мадрид. 1649 год

Карлица так Карлица.

Прежде при дворе таких, как она, говорят, было много. До сотни доходило.

— Путались везде под ногами! — говорит ее обожаемая Герцогиня.

Диего, сеньор Веласкес, придворный художник, рисовал их и на портретах с Их Величествами, и с инфантами, и самих по себе. Некоторые из картин Карлица видела в его большой мастерской в дальнем левом крыле дворца.

Было много, стало мало.

Последний из «таких, как она» любимцев двора, Франсиско Лекано, почил в свои юные двадцать два года, ненадолго пережив своего хозяина инфанта Бальтазара Карлоса.

«В свои юные» — для любого другого. Но не для карлика.

«Такие, как она», ей сказали, живут недолго. Намного меньше обычных людей.

Значит, за это «не долго» ей нужно всё успеть!

Такие, как она, бывают пажами — кто лучше них пронесет шлейф!

Такие, как она, бывают шутами — кто еще правдой насмешит суверена до слез!

Такие, как она, бьют в колокола, дудят на турнирах в рожок, удерживают коней и снова и снова смешат хозяев и гостей.

Но она смешить не намерена! Не намерена быть пугалом. Или шутом.

Она намерена быть!

И значить! Много значить при дворе! Не меньше, чем ее обожаемая Герцогиня.

Она намерена быть!

Это пока они все говорят: «Карлица». Потом скажут: «Первая Карлица». «Первая Карлица королевства».

А после и привыкнут. Про ее размеры забудут. Как забыли про костяную ногу и стеклянный глаз героя взятия Бахараха Дона Родригеса.

Забудут, что она карлица. Она заставит их забыть. И останется просто — Первая!

С ней, Лорой, Герцогиня всегда надменна и строга. Хоть и рассказывает всем и каждому, что «со своей мартышкой она почти как с родной дочерью, если не лучше».

Впрочем, дочери у Герцогини