Читать книгу "Могила в пожизненное пользование - Андрей Михайлович Дышев"

Упав перед люлькой на колени, Зойка, как хрестоматийная вдова, легла на холмик, обхватила его руками и, щедро орошая песок слезами, прошептала:

– Любимый, милый, родной! Я буду тебя ждать… Я всегда буду тебя ждать…

Потом она открыла дверь. И сразу кабинет заполнился грубыми, погаными людьми, ни чуточки не похожими на Кабанова, ни движениями рук, ни интонациями голоса, ни глазами, ни манерами, ни словами, ни походкой… Чужие, гадкие, отвратительные!

– А почему здесь так темно? – выдал претензии экс-Командор, расхаживая по кабинету так, будто это была его собственность. – А почему здесь все раскидано? Какой свинский беспорядок! Как здесь стало неуютно!

– Не то слово! – поддакнула Толстуха, высыпая песок в люльку.

– И сколько пустых коробок! – пищала Полудевочка-Полустарушка, упорно заглядывая в каждую коробку и убеждаясь, что она пуста.

– А где этот… твой дружок? – спросил Бывший, по стеночке пробравшийся в кабинет.

– Да. В самом деле, – поддержал экс-Командор и подобрал с пола кочергу. – Где он?

– В туалете, – едва слышно произнесла Зойка.

– Правильно! Там его место! – захохотала Толстуха.

– Работаем! Работаем, ребята! – поторопил экс-Командор, по-хозяйски поправляя тряпку на диване и восседая на него. Он чувствовал себя на своем месте. К нему вернулся его прежний покровительственный тон. Народ слушался и любил его. Еще чуть-чуть, и рог изобилия разверзнет свои кингстоны, и посыплются сверху нескончаемым селем жирные и пьяные вкусности. Всё было прекрасно! Замечательно! От счастья всем хотелось хрюкать. Разве что Зойка скрывала от всех зареванное лицо, да с усилием ворочала лопатой, словно грузила на люльку свинцовые чушки.

А Кабанов, придавленный песком, с трудом втягивал воздух через бутылочное горлышко, и ему представлялись кошмарные видения его разоблачения. Но отступать было поздно. Холодный песок вытягивал из него тепло. Сквозь плотно зажмуренные веки не просачивался свет, и Кабанову казалось, что он лежит в могиле, правда, не до конца умерший. И доносились до него приглушенные голоса могильщиков, и плотной хваткой держал его песок, словно паук, вцепившийся в муху, и по капле из него уходила жизнь, и началась долгая и кропотливая работа по превращению его тела в тлен…

Он с трудом сдержал в себе порыв дернуть руками и ногами, сбросить с себя песочный саван, вырваться из могилы и, отряхиваясь на ходу, побежать куда-нибудь сломя голову. «Скорее бы уже! – думал он, понимая, что долго не выдержит и непременно выдаст себя. – Что они там копошатся, черви могильные?»

У него уже начали затекать ноги, и он перестал их чувствовать, когда люлька дрогнула, закачалась и поплыла наверх. Есть ли необходимость объяснять, какие мучительно-острые чувства испытывал в те мгновения Кабанов! Он поднимался к сладостной, лучезарной свободе, о которой столько мечтал! Он воспарил к небесам, словно воскресший после жуткой смерти богочеловек, оторвался от зловонной клоаки и потянулся к сказочному, пропитанному солнцем и счастьем миру. Он не мог думать о том, как будет действовать; его мозги заклинило, и разум полностью уступил место восторженным чувствам. Мало кому из живших на земле и живущих ныне посчастливилось испытать нечто подобное. Что-то похожее, может быть, пережили больные, обреченные на скорую и мучительную смерть, но вдруг отмеченные божественным чудом и разметавшие своим выздоровлением все научные догмы в области медицины. Или нищий, вечно нуждающийся человек, выигравший в лотерею огромную сумму денег… Надо сказать, что эти сравнения лишь отчасти дают представление о том неохватном, непостижимом восторге, который испытывал Кабанов.

Люлька остановилась. Рядом с Кабановым что-то происходило, дощатая платформа содрогалась от ударов, потом вдруг начала крениться на бок, и Кабанов вместе с песком посыпался куда-то. Он машинально выдернул изо рта бутылочное горлышко, стиснул зубы. Дважды перевернувшись через голову, Кабанов упал на поверхность песчаной кучи. Он открыл глаза, слезящиеся, воспаленные, и в мутном мареве увидел каменные стены, полки с инструментами, автомобильные колеса, некрашеные кузовные детали и прочую авторемонтную рухлядь, в беспорядке развешанную повсюду. Кабанов страшным голосом закричал, нагоняя страху на невидимых врагов, и кинулся к приоткрытой створке гаражных ворот. В тусклом свете лампочки он заметил силуэт человека в бушлате. Человек держал в руке лопату и был неподвижен. Кабанов сразу узнал его. Точнее, он сразу понял, что это и есть тот самый человек, который заполнял собой черную недостижимую бездну, который превратил его в раба, засадил в подземелье, раздавил, унизил, втоптал в дерьмо. Но чувство мести и злобы, так и не родившись, сжалось до размеров заячьего страха и плебейского унижения. Этот человек, шокированный неожиданным появлением здесь Кабанова, показался ему чудовищным монстром, безграничным властителем, хозяином, которому Кабанов принадлежал весь целиком, с руками, ногами, мыслями и кишками.

Не смея даже поднять взгляд на это могущественное дьявольское существо, едва не падая перед ним на колени, Кабанов съежился, втянул голову в плечи и прошмыгнул в приоткрытые двери. Едва не теряя рассудок от холодящей душу жути, он во весь дух помчался куда-то в морозную темноту, ломая по пути высохшие корявые деревья, кусты и хлипкие ограды. Ноги Кабанова утопали по колени в сугробах, он часто падал, но пружинисто вскакивал и продолжал бегство. Он не смел приостановиться или оглянуться, и выматывал себя до тех пор, пока не запутался в лесном валежнике, присыпанном снегом. Кабанов упал на снег, зарывшись в него с головой. Кровь с колокольным звоном пульсировала в его голове, дыхание разрывало грудную клетку. Кабанов прижался горячим, как утюг, лбом к шершавому фирну, и лежал так долго, источая пар и медленно остывая.

«Кажется, я его где-то видел, – думал он. – Очень давно… В той, прежней жизни…»

11

Дыхание постепенно успокаивалось, перепуганное сердце замедляло свой галоп, и Кабанов прислушался. Вокруг было тихо, темно. Но почему темно? Где солнце? Где веселое чириканье воробьев? Значит, сейчас ночь? Он приподнялся на руках, огляделся по сторонам. Он забыл о том, что на свободе помимо дня бывает и ночь. В его представлении здесь всегда должно было светить солнце. В кромешной тьме с трудом можно было разглядеть сосновый редут, да сугробы, похожие на морские волны. Кабанова трясло от холода. Он был в одной рубашке, и мороз уже принялся пощипывать у него между лопаток… Неужели это свершилось? Неужели это не сон?

И только сейчас Кабанов осознал, что он свободен. Сво-бо-ден! Ему хотелось кричать от радости, но не было сил, и он лишь раздавил в кулаках комочки снега, да беззвучно заплакал. Вот он, волшебный мир, который ему столько раз снился во сне, о котором он мечтал как о царстве бесконечного наслаждения. А какой тут воздух! Это даже