Читать книгу "Доминион - Кристофер Джон Сэнсом"

воздух – морозным. После смерти Чарли Сара частенько ездила в центр Лондона, чтобы спастись от домашнего одиночества: как правило, она просто прохаживалась по старинным улочкам с их лавками и конторами, по описанным Диккенсом переулкам, мимо построенных Реном очаровательных храмов вроде церквей Святого Дунстана или Святого Свитуна, где можно посидеть и поразмышлять в тишине. В этот день она решила посетить Вестминстерское аббатство, где не бывала уже несколько лет. Женщина свернула на Гоуэр-стрит, миновала Сенат-хаус, второе по высоте здание Лондона. В бывшем главном корпусе Лондонского университета теперь размещалось самое большое в мире германское посольство; с древков на крыше на половину высоты здания свисали два гигантских знамени со свастикой. Угрюмые полицейские из особой службы, вооруженные пистолетами-пулеметами, стояли вдоль всей длины перил, защищенных колючей проволокой – на случай атаки бойцов Сопротивления. Внутри охраняемого периметра стоял лимузин, из которого вышел чиновник в коричневом мундире нацистской партии. Его встречала группа людей: кто-то в костюмах, кто-то в военной полевой форме серого цвета, один, похожий на жука, – в черном, блестящем эсэсовском одеянии. Сара прибавила шаг. Когда в 1940 году немецкие официальные лица стали прибывать в Лондон, Сара удивлялась ярким краскам: черным повязкам с красной свастикой в белом круге. Прежде ей доводилось видеть нацистов только в кино, где все было черным, белым и серым. Эти люди знали, как использовать цвет.

Шагая, она размышляла о том, какими уставшими, окоченевшими и серыми выглядят, по сравнению с немцами, прохожие в своем большинстве. На мостовой сидел одноногий и играл на скрипке. На земле лежала фуражка, на куске картонки было нацарапано: «Ветеран 1940. Помогите, пожалуйста». Скоро полицейские его прогонят – нищие чуть не стали бичом Лондона, но после кампании в «Дейли мейл» их насильно переместили в сельскохозяйственные поселения «На задворках», устроенные Ллойд Джорджем с целью производства продукции на неудобьях в сельской глуши. Она бросила в шапку инвалида полкроны. В последние дни Сара все чаще замечала признаки бедности и неблагополучия. Годами она закрывала на это глаза. К моменту встречи с Дэвидом она перестала участвовать в политической деятельности, это было слишком опасно. По возвращении из Новой Зеландии оба считали, что остается только ждать, пока ситуация не переменится. А перемениться она просто обязана.

Она шла по направлению к Вестминстеру, снова и снова замечая, как много здесь вспомогательной полиции. Несколько раз попадался новый плакат с рекламой фашистов Мосли, красочный и жуткий: женщина на переднем плане заслоняет младенца от гигантской, похожей на Кинг-Конга обезьяны с длинным носом карикатурного еврея, в каске, с красной звездой на лбу. «Сражайся против большевистского террора! Вступай в БСФ!»[6] Сара прошла по Уайтхоллу, оглядываясь на окна Министерства доминионов, где в это время должен был работать Дэвид. В последние недели она все сильнее злилась на него, но после разговора с Айрин осознала, как сильно любит мужа и боится потерять его.

Миновав Вестминстерский дворец, женщина вошла в аббатство. Внутри было темно и холодно, шаги отдавались звонким эхом. Людей было мало. Могилу Неизвестного солдата все еще покрывали венки, оставшиеся от Поминального дня. Сара обвела глазами обширное пространство. Здесь в следующем году пройдет коронация. Ей стало жаль королеву, такую молодую и одинокую посреди всего этого хаоса. Вспомнилось рождественское обращение ее отца Георга VI в 1939 году, в то единственное военное Рождество. Семья собралась перед радиоприемником, все были в бумажных колпаках, но хранили торжественное молчание. Король, запинаясь, читал стихотворение:

Промолвил я стражу, стоявшему у нового года врат: «Свет мне подай, чтобы тьму пред собой разогнать». Он мне так отвечал: «В темноту ты шагни и Господу в длань свою руку вложи;Тебя сохранит он вернее, чем свет, ведя за собой мимо горя и бед»[7].

Бедный король, подумалось ей. Он никогда не желал трона, но вынужден был на него взойти после того, как его безответственный брат Эдуард VIII, симпатизировавший нацистам, отрекся от престола. Эдуард и Уоллис Симпсон до сих пор наслаждались жизнью на Багамах, где бывший король был губернатором. После событий 1940 года Георг, как и многие видные деятели тридцатых годов, словно растворился – редко появлялся на публике и в этих случаях выглядел печальным и натянутым.

Для службы вынесли несколько стульев, и Сара села. В холодном полумраке она поймала себя на мысли, что впервые за годы молится. «Господи, если Ты существуешь, пошли нам еще дитя. Для Тебя это такая мелочь, для нас же это все». Она тихо заплакала.

У Сары было счастливое детство. Она была любимицей семьи – белокурая милашка, которую обожали мать и старшая сестра. Впрочем, ей было известно, что на первом месте для них стоит Джим, отец, чье изувеченное лицо иногда пугало ее в юные годы.

Джим служил счетоводом в муниципалитете, а большую часть свободного времени посвящал работе в пацифистских организациях – сначала в Союзе Лиги Наций, затем в Союзе обета мира. Он отдавал все силы предотвращению новой войны, убежденный, что человечеству ее уже не пережить.

То, что Сара слышала дома, отличалось от того, чему ее учили в школе.

– Айрин, миссис Бриггс в школе говорит, что кайзер развязал войну и его следовало остановить, – спорила она с сестрой.

– Ну так она ошибается. Нечестно во всем винить Германию. И Версальский мирный договор был несправедливым – Германии пришлось уступить часть территории и платить репарации другим странам. Немцам неоткуда было взять деньги, и поэтому их экономика оказалась в такой дыре. Папа ушел на войну, потерял множество друзей, и, как оказалось, все было зря. Мы не должны допустить, чтобы это повторилось.

– Но разве нам не нужно иметь армию, чтобы защитить себя, если кто-нибудь нападет?

– Если начнется новая война, никто не сможет себя защитить. Все страны будут бомбить, аэропланы станут пускать газы. Не плачь, Сара, войны не будет – добрые люди, такие как наш папа, этого не допустят.

С возрастом Сара стала такой же рьяной пацифисткой, как ее отец и сестра. В подростковые годы она подписала Обет мира и участвовала в собраниях, зачастую проходивших за столом в их доме, хотя, если честно, находила многих активистов склочными и скучными. Мать Сары неизменно изображала радушную хозяйку: кипятила чайники и подавала тарелки с пирогами и бутербродами. Отец говорил мало – чаще сидел и попыхивал трубкой, с серьезным выражением на изувеченном лице.

Но тот день, когда он взял слово, Сара запомнила на всю жизнь, и всякий раз, когда сомневалась в идее пацифизма, воскрешала его в памяти.