Читать книгу "Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки - Роберт Райт"

Исследователи расходятся во мнении о том, насколько значительным был этот шаг в направлении монотеизма, а также по поводу его основной причины74. Часть объяснений выдержана в духе Эдуарда Тайлора, который считал, что сдвиг от политеизма к монотеизму был компонентом естественного смещения в сторону научного рационализма. Так, списки месопотамских богов, в которых содержалась разрастающаяся иерархия пантеона, были не просто отражением иерархии человеческой властной структуры, а результатом стремления человека к интеллектуальному порядку и единству объяснений. Когда Мардук впитал функции других богов, он стал подобием большой единой теории природы.

В некоторых случаях такому интеллектуальному смещению способствовало научно-техническое развитие. Например, когда орошение, новые методы хранения и совершенные способы государственного планирования помогли оградить человечество от капризов природы, рассказы об ораве своевольных, непредсказуемых богов стали казаться менее правдоподобными75. И хотя в Древнем мире научный поиск еще не переключился на высшую передачу, Вселенная уже утратила толику своей таинственности, в итоге интеллектуальная потребность в таких богах продолжала снижаться. Жители Месопотамии с глубокой древности приписывали лунные затмения вмешательству демонов и били в барабаны, чтобы разогнать их, но в I тысячелетии до н. э. вавилонские жрецы-астрономы обнаружили, что, несмотря на прихоти демонов, затмения можно предсказать со значительной точностью76. Священный ритуал с барабанным боем уцелел – впрочем, как и многие религиозные обычаи, утратившие разумное объяснение. (Древняя скандинавская предшественница рождественской елки тоже предназначалась для отпугивания демонов.)

С этими «интеллектуалистскими» объяснениями сдвига в сторону монотеизма контрастируют объяснения сугубо политические: разве могли вавилоняне, стремящиеся вечно править Месопотамией, найти более эффективное теологическое оружие, чем низведение потенциальных соперников Мардука до уровня его анатомических составляющих? Или, если выражаться не столь цинично, разве вавилоняне, желающие видеть повсюду в мультикультурной Месопотамии дружеские отношения и взаимопонимание, могли найти более удачное социальное связующее вещество, чем единственный бог, охватывающий всех богов?

Какими причинами не объяснялась бы месопотамская концепция неуклонного объединения божественного, эта тенденция не стала превалирующей. Мардуку в конце концов пришлось потесниться и уступить часть власти другому влиятельному богу. Тем не менее с Мардуком Месопотамия особенно близко подошла к универсалистскому монотеизму. В сущности, логика монотеизма и универсализма тесно сплетены. Если эволюция Мардука по направлению к монотеизму имела политический смысл – объединение этнически разнообразного региона, – тогда он должен был раскинуть сети достаточно широко, чтобы охватить эти этнические группы. Что он и сделал. Согласно месопотамскому классическому эпосу о сотворении, он «властвовал над всем миром». И это естественно, ведь «он нарек четыре четверти мира, человека он создал». Судя по некоторым намекам, он не только правил всем человечеством, но и был благосклонен к нему: «Просторно его сердце, велико сострадание». (Но не следует заблуждаться: он непременно «подчинит непокорных».77)

Истинный монотеизм

Тем временем в Египте один бог подошел к универсалистскому монотеизму еще ближе, чем Мардук. Его история свидетельствует о том, насколько разными могут быть пути к монотеизму.

Стремление Мардука стать единственным истинным богом осуществлялось с соблюдением дипломатичности, такта и приличий. Да, другим богам пантеона пришлось подчиниться ему и даже в конце концов пережить, как принято говорить в корпоративных кругах, слияние с ним на невыгодных условиях. Однако Мардук не отрицал их прежнего существования и достойной уважения легитимности; в сущности, их легитимностью он и воспользовался. В эпосе о сотворении эти боги собираются на пир и (предварительно сильно захмелев) провозглашают его своим новым лидером, поклявшись, что «никто из богов твоих границ не нарушит»78. Египетский эксперимент с монотеизмом был более внезапным и менее добродушным. Его можно назвать божественным аналогом государственного переворота, и отнюдь не бескровного.

Этот переворот организовал в XIV веке до н. э. загадочный и эксцентричный фараон, известный под именем Аменхотеп IV. Ответ на вопрос, чем он был движим – религиозным рвением или политическими интригами, – зависит от того, к кому из исследователей мы обратимся с этим вопросом, но лишь немногие из них отрицают значение политической ситуации, которую он унаследовал при восшествии на престол, или теологии, с которой была тесно связана эта ситуация.

Данной теологии присущ характерный признак зарождающегося монотеизма: господство в высших сферах единственного бога, Амона. Власть Амона выросла после того, как он выступил в роли защитника в ряде египетских военных кампаний, и последующие победы были поставлены ему в заслугу. Поток несметных богатств и земельных владений хлынул в храмы Амона, а это с практической точки зрения означало, что жрецы Амона, предположительно поддерживавшие эти войны, стали могущественными надзирателями в коммерческой империи с добывающей промышленностью, производством и торговлей79.

Насколько серьезную угрозу этот конгломерат представлял для власти нового фараона, неизвестно, но молодому человеку, который унаследовал престол после преждевременной смерти отца, как произошло с Аменхотепом IV, безусловно можно простить чувство неуверенности80. Эпитеты, которыми наделяли Амона – верховный бог, царь царей – он едва ли считал утешением. Как и периодические намеки, что Амон мог бы не просто превосходить других богов, а вобрать их в себя в духе Мардука81.

Подчиняя себе Амона, молодой фараон косвенным образом обратился к наследию почтенного бога Ра. Ра иногда ассоциировался с простым символом – солнечным диском с двумя руками, который называли Атоном, что и означает «диск»82. Этот солнечный диск, который изначально символизировал энергию света, присущую Ра, в дальнейшем удостоился роли независимого божества и, в сущности, благоволения отца молодого фараона, Аменхотепа III83. Теперь же Атон получил от Аменхотепа IV повышение, из заурядного божества превратился в «того, кто дарует жизнь», того, «кто сотворил землю», кто «создал сам себя», того, чьи «лучи видят все, кого он сотворил»84.

Значит ли это, что Атон был еще более велик, чем Амон? Можно сказать и так. Фараон повелел уничтожать имя Амона повсюду, где оно появлялось. Людям, названным в честь Амона, приходилось менять имя. А последнее, что известно о судьбе некогда могущественного верховного жреца Амона при правлении Аменхотепа IV, – что этого жреца отправили возить камень из каменоломни85.

Мишенью, подлежащей истреблению, был выбран не только Амон. Из некоторых текстов вымарывали слово «боги», само слово выходило из употребления, так как истинный бог теперь был всего один86. Прежние боги не удостоились даже чести, которую Мардук предложил вытесненным месопотамским божествам – слияния с новой высшей сущностью; их просто «упразднили», а их жрецов распустили87. Фараон выстроил большой город, посвященный Атону, назвал его Ахетатон («Горизонт Атона») и перенес туда столицу. Себя он переименовал в Эхнатона («Помощника Атона»), назначил верховным жрецом Атона, объявил себя его сыном, в соответствии с чем его восхваляли как «прекрасное дитя солнечного диска» – диска, который, как отмечали приближенные фараона, «не возносит имен никаких других царей»88.