Читать книгу "Голые - Меган Харт"

– С кем? С Алексом? Господи, Патрик… это было просто…

– Мне все равно! – оборвал он меня резким взмахом руки.

И в этот момент я резко оборвала свои извинения. Патрик, уставившийся на меня горящим от ярости взглядом, явно ревновал. А я, впервые наблюдая нечто подобное, невольно думала о том, как много раз за последние несколько лет он незаметно вынуждал меня отказываться от потенциально серьезных отношений. Да, он беззастенчиво пользовался тем, что я люблю его и доверяю его дружескому мнению.

– У тебя нет никакого права. – Мой голос тревожно дрогнул.

– Есть, у меня есть полное право! Это мой дом!

– Это был обычный новогодний поцелуй от друга. Черт, Патрик, помнится, ты занимался оральным сексом с парнями в моем присутствии, когда я находилась в той же самой комнате!

Он не мог отрицать это, но одновременно не собирался позволять мне проводить такие параллели.

Все это ясно читалось во взгляде, которым меня чуть не испепелили. Потом Патрик отвел глаза, его горло дергалось, словно он пытался глотнуть. Я же старалась вспомнить, видела ли когда-нибудь Патрика, столь рассерженного на меня, – и не могла. Мы почти не ссорились. И всегда были лучшими друзьями.

– Это самая дерьмовая вещь, которую можно было мне сделать, – изрек он после долгого молчания.

– Тебе? Я ничего тебе не сделала, Патрик. Тебе – или кому бы то ни было еще. И если у кого-то есть полное право огорчаться… – Настала моя очередь глотать горящие яростью слова. – Думаю, мне лучше уйти.

Но он преградил мне путь, встав в дверном проеме:

– Ты не можешь вот так удрать отсюда! Все остальные захотят узнать, почему ты сбежала.

– Думаешь, меня это волнует? – Утомленная, обессилевшая и все еще влюбленная в Патрика настолько, чтобы не находить в себе сил спокойно реагировать на его близкое присутствие, я твердо стояла на своем. Но не забывала держаться от него на почтительном расстоянии. – В самом деле, Патрик? Неужели ты действительно не понимаешь: мне глубоко до фени то, что они все здесь думают!

– Я считал, что ты останешься у нас на ночь. Это ведь Новый год! Завтра мы будем печь блинчики и… – промямлил он и запнулся.

– Я не останусь. И в самом деле я думаю, что мне лучше уехать. Так будет лучше.

– Я трахал его, Оливия, – помолчав с полминуты, еле выдавил из себя Патрик. – Это было всего один раз. Тедди не знает.

– Боже праведный, Патрик! Ты… о господи! Когда?

Он покачал головой, потом собрался с силами и выпалил:

– В Рождество.

– В своем доме? Здесь, под одной крышей с Тедди? Что за… – Я сглотнула комок, стоявший в голе. Слово «ревность» казалось недостаточно сильным для того, чтобы описать, что я почувствовала. – Как ты мог? И после этого ты злишься на меня – меня? Говоришь, что я сделала какую-то дерьмовую вещь?

– Тедди знает, что я иногда сплю с другими парнями…

– Да, он знает. В этом вся суть, не так ли? В том, что он знает, кто они? И когда ты делаешь это? Черт возьми, Патрик, как бы мне хотелось никогда не слышать об этом!

А еще о его договоренности с Тедди, его сексуальной жизни. Вообще обо всем.

– Не говори ему!

– Неужели даже я не знаю тебя настоящего? – отчаянно прошептала я.

Патрик прокашлялся.

– Не говори Тедди, Лив. Пожалуйста.

– А с какой стати мне ему говорить? Я люблю Тедди. Зачем мне причинять ему боль этой правдой? Но ты, почему ты… – Я устало потерла ладонью глаза, не в силах прогнать ощущение, будто влезла в большую кучу дерьма. – Как бы то ни было… почему ты сказал мне об этом сейчас?

– Я не говорил. Ты вынудила меня сказать.

Выходит, он хотел сказать мне, но вряд ли когда-нибудь решился бы на это сам. Я только-только начала согреваться от уличного холода – и снова почувствовала озноб.

Из глубины дома донесся громкий смех Тедди. Я снова сглотнула горький комок и сложила руки на груди. Ревность терзала меня, будто кинжалом, больно раня такие нежные закоулки души, о существовании которых я даже не подозревала.

– Твою мать, Патрик! Так вот почему ты не хочешь, чтобы я сближалась с Алексом! Ты ревнуешь не меня к нему, ты ревнуешь его ко мне?

– Я не ревную, – прорычал он. – Я лишь пытаюсь защитить тебя.

– От чего? Объясни же мне, какого черта, давай! Потому что мне кажется, будто ты не пытаешься ни от чего меня защитить. Ты лишь стараешься… Черт! Я не знаю, чего ты добиваешься! – отрывалась я за все годы тоски. – Я – не какой-то там гребаный кофейник!

– И что, черт возьми, все это означает? – Патрик потянулся ко мне, но я отпрянула.

– Это означает… это лишь означает… Чего ты от меня хочешь? Чтобы я заставила Алекса уехать из моего дома? Перестала дружить с ним, потому что ты не можешь удержать свой член в штанах? Что же, черт возьми, по твоему мнению, должно произойти, Патрик?

– Ничего, – мрачно ответил он.

Я решительно тряхнула головой. Патрик посторонился. Я ждала, что он попросит прощения или сделает еще одну попытку прикоснуться ко мне, но была рада, что этого не произошло. Ничего из того, что Патрик сказал или сделал бы, уже не могло исправить эту ситуацию, заставить забыть о ней.

– Мне лучше уйти.

На этот раз Патрик не пытался остановить меня. Я протиснулась мимо него и вышла в коридор, где ненадолго задержалась, ожидая, что он бросится следом. Но Патрик этого не сделал. Я спустилась вниз по лестнице и забрала свое пальто. В гостиной вопли видеоигры Rock Band сменились звуком праздничных дудок по телевизору. Гости смотрели репортаж с празднования на Таймс-сквер. Это была местная программа новостей, освещавшая новогодние празднества, которые были в самом разгаре. Оказывается, у нас в Центральной Пенсильвании нашлись ярые фанаты непонятной традиции: 31 декабря они сбрасывали с верхотуры всякую всячину. Потом диктор говорил о гигантской ливанской болонье, которую пожертвовали, чтобы накормить бездомных.

Когда я оказалась дома, в квартире Алекса было темно и тихо, никакой полоски света под дверью. На сей раз я не стала стучать в его дверь.

– Помоги! – крикнула маленькая фигура, спрятанная за высоченной грудой коробок и пакетов, уже вываливавшихся из ее рук, но было уже поздно.

Я сумела подхватить несколько свертков, но большинство из них упали на пол к нашим ногам. Сара вздохнула и посмотрела на меня. Я рассмеялась, и она погрозила мне пальцем.

– Тебе остается надеяться, что в упавших пакетах не было ничего бьющегося.

– С какой стати тебе покупать для меня что-то бьющееся? – Я присела, чтобы помочь Саре подобрать вещи, которые она уронила. – Куда положить весь этот хлам?

– На стол.

Именно Сара нашла тот длинный обеденный стол, который стоял в центре моей студии. Я называла этот стол винтажем, Сара – антиквариатом, но он стоил сто шестьдесят баксов в комиссионке при местной церкви и продавался в комплекте с десятью стульями. Всего два из них были обиты заново, остальные ждали своей очереди, сложенные у стены. Когда с обивкой будет покончено, весь гарнитур окажется впечатляющим, просто фантастическим – нечто подобное я всегда мечтала разместить в своем собственном офисе.