Читать книгу "Любовь Орлова: Годы счастья - Нонна Голикова"

Фильм «Весна» стал крайне важным для них выражением основных и непреложных истин их жизни. Нет ничего важнее любви и творчества, и лишать человека права на это – просто невозможно и противоестественно. Романтика и волшебство возникновения чувства, безграничное всесилие искусства и составляют весну человеческой жизни, ее блеск и красоту. Вот чем так светло и щедро одарили зрителей создатели фильма «Весна», в котором, как всегда у Александрова, творили чудеса самые любимые всеми звезды: Любовь Орлова, Фаина Раневская, Рина Зеленая, Ростислав Плятт, Николай Черкасов. И ради всего этого после тайных совещаний с Любовью Петровной Александров в ответ на бесконечные обвинения фильма после очередных просмотров – в сексуальности (тогда это было страшно), оглуплении советского человека, безыдейности и украшательстве – только благодарил за замечания и твердил: «Картина будет мобилизовать нашего зрителя на выполнение пятилетнего плана». Таким образом, ему пришлось отстаивать и переделывать семь вариантов сценария. Кончилось все тем, что фильм был снят, и это был их огромный успех, который длится уже более полувека. В какой-то степени фильм «Весна» автобиографичен. В нем – их первые встречи, прогулки по ночной Москве, фантастическая киножизнь студии, мудрое понимание высших ценностей жизни – любви, творчества, спасительного юмора.

«Мосфильм» еще не был восстановлен, поэтому съемки проходили в Праге на киностудии «Баррандов». Все было бы замечательно, но однажды они и Черкасов угодили в автомобильную аварию. Александров отделался довольно легко, а Черкасов и Любовь Петровна лежали в больнице. Навещать ее Орлова позволяла только мужу. Никто не должен был видеть ее больной.

В фильме «Весна», как известно, Орлова играет две центральные женские роли: ученую Никитину и актрису Шатрову. Причем в одном кадре. Александров впервые в советском кино осуществил этот эксперимент. Однако никто как-то не отмечает уникальности этого новаторства. Впрочем, так бывает, когда уровень достигнутого столь высок и точен, что кажется чем-то единственно возможным и само собой разумеющимся.

Сейчас мы воспринимаем как вполне привычные эпизоды, где актриса партнерствует сама с собой и обе ее героини ведут диалоги в одном кадре. А Маргарита Львовна Раневской, между прочим, от этого чуть не сошла с ума. Это было не только блестящим достижением актерского мастерства Орловой и ее виртуозного перевоплощения. Но это было еще и очередное изобретение режиссера, неистощимого на всякие технические выдумки.

Как же это осуществлялось? А вот как: сначала, закрыв половину кадра черной шторой, Орлову снимали как Шатрову. При этом Шатрова разговаривала голосом Никитиной, который передавался в павильон по радио. Разговор этот, конечно, был записан заранее. Затем пленка отматывалась обратно, закрывалась другая половина кадра, и Орлова снималась как Никитина.

«Все это требовало особенно тщательных репетиций. Условия творчества были уж очень непривычны, все время надо было следить еще и за тем, чтобы ни головой, ни рукой не заехать в закрытую половину кадра. А если учесть еще и то, что съемка двойников должна быть выполнена с одного раза, то можно себе представить, какого огромного внимания и поистине снайперской точности требовала эта работа», – рассказывала Любовь Петровна.

В 1947 году на кинофестивале в Венеции Орлова за роли в фильме «Весна» разделила первый приз как лучшая актриса года с европейской звездой Ингрид Бергман.

Как раз примерно к этому времени у них стала появляться возможность чаще бывать во Внукове. Собственно, это и было их настоящее место жительства. Московская квартира стала «явочной» на случай коротких перерывов в делах и местом срочных деловых встреч. Так как мы уже несколько познакомились с образом жизни наших героев, то нам совершенно понятно, почему, добираясь наконец до своего убежища, они предпочитали уединение, жили закрыто. Редкими были здесь многолюдные приемы, разве что «по необходимости». Свои даты отмечали только вдвоем. Был в их жизни день, который они сами назвали «день любви» и проводили всегда дома. Если же кто-то из них вынужденно, по делам, оказывался вне дома, второй никуда не выходил и ждал звонка. Новый год часто встречали с семьей Нонны Петровны, ее сестры: дочерью Нонной Сергеевной и ее мужем Юрием Александровичем Голиковым и их детьми – то есть со мной и братом Васей. После смерти Нонны Петровны они всегда встречали этот праздник только вдвоем. В полночь одевались, выходили к заснеженным деревьям и быстро, рука об руку, шли вперед. Чтобы весь год потом так и идти – только вперед и только вместе…

Однажды ситуация сложилась так, что Любовь Петровна должна была уехать, Ираида Алексеевна лежала в больнице, и Григория Васильевича некому было утром накормить завтраком. И тут не нашли ничего лучше, как это ответственнейшее дело возложить на меня, девятнадцатилетнюю. Люба дала мне самые строгие инструкции: яичница должна быть с помидорами, ломтики хлеба поджарены в тостере именно до золотистого цвета и, что самое ужасное, нужно было рано встать – Грише уезжать утром.

Люба уехала, и я стала тщательно готовиться. Будильник поставила в кастрюлю, чтобы не звонил, а грохотал, легла в самом неудобном месте, чтобы не засыпать намертво… Все кончилось тем, что утром Григорий Васильевич разбудил меня со словами: «Машенька, вставайте, завтрак готов». Конфузу моему не было предела, и я только умоляла Григория Васильевича не выдавать меня Любочке. Малейший промах в отношении Гриши не прощался никому. Судя по всему, он меня не выдал.

Эпизод с Гришиным завтраком натолкнул меня на мысль, что он был совсем не таким беспомощным в быту, каким его видела или хотела видеть Любовь Петровна. От Елены Сергеевны Булгаковой я однажды услышала: «В отношениях близких людей очень важен культ слабостей дорогого человека». Наверное, об этой мудрости догадывалась и Любовь Петровна. Заботиться и опекать Гришу было ее потребностью и, как говорила моя мама, наслаждением. Он охотно принимал эти правила игры, снисходительно подчиняясь и не протестуя.

Живя во Внукове, я частенько присоединялась к Любови Петровне и Григорию Васильевичу, когда они на машине ехали в Москву. Входя в тишину дома, я ни в чем не ощущала предотъездной суеты. Только буквально за минуту до положенного времени вдруг раздавалась дробь быстрых ее шагов, вас овевал ароматный вихрь движения, шуршали сумки-свертки, и – мы уже идем по песчаной дороге к автомобилю. Интересно, что совершенно не меняющий величественного и неспешного ритма движения Григорий Васильевич ничуть не отставал от стремительного полета Любочки к машине. Хлопают дверцы, сторож открывает ворота – и мы едем. Любочка обычно сидела впереди рядом с водителем. И вот тут начиналось самое главное. То, что теперь называется макияжем, Любовь Орлова почему-то осуществляла только в автомобиле, причем именно в тот момент, когда он трогался с места. Напоминаю, что в ее спальне было три огромных зеркала – напольное, настенное и настольное. Нет, в машине немедленно из сумочки вынималась пудреница с зеркальцем меньше ладони. Быстро поплевав на щеточку с тушью, она красила ресницы. Тушь должна была быть только «Ленинградская». Затем – губная помада, затем – пудра. Звонко щелкал замочек сумки, и это был сигнал к тому, что разговор может быть начат.