Читать книгу "Мама, мама - Корен Зайлцкас"

Как только врач подтвердил поставленный Джозефиной по интернету диагноз, она оборвала психотерапию сына, и ее генеральный план стал очевиден. Имея на руках диагноз, Уилл уже был не каким-то изгоем, а одним из детей с ограниченными возможностями, ущемляемых школьной системой (вскоре – «тем самым» ребенком). Джозефина написала в местную газету статью с заголовком: «Они отвечают за травлю: учителя и дирекция школы издеваются над учениками с аутизмом».

После того, как Джозефина пригрозила подать на школу в суд за дискриминацию, попечительский совет отправил мистера Рэза в административный отпуск, а проблемы Уилла только усилились. Школьники носили черные нарукавные повязки и футболки с надписью «РЭЗа не РЭЗдавят», подкладывали на стул Уилла открытые пакетики кетчупа, когда он отлучался в туалет, терли металлические края линеек о подошвы обуви и прижимали их к его шее, когда они становились достаточно горячими, чтобы обжечь кожу.

Но последней каплей для Уилла стало то, что милейшая Хлоя Чан налила в ладонь дезинфицирующего средства для рук и втерла ему в глаза. (Позже он узнал, что она рассчитывала, что мистер Рэз напишет ей рекомендацию в частную школу.) В тот же день, вернувшись домой, он начал умолять маму перевести его на домашнее обучение. В обожженных глазах стояли слезы, и он горячо упрашивал:

– Почему я должен ходить туда, если ты сама учитель? Ты в сто раз лучше любого из них!

Уилл ни разу не пожалел о своем решении.

Но теперь, прячась в кабинке туалета общественного центра, глядя на обрывки туалетной бумаги на полу и мечтая испариться (не то чтобы умереть, а просто вдруг перестать существовать), Уилл не мог подумать ни об одном спасительном качестве, которым он бы обладал. Он едва был способен разговаривать с детьми на три класса младше, не паникуя настолько, что слова вылетали из него разом, невнятно и отрывисто. Он не мог себе представить, что через четыре года сможет набраться достаточно уверенности, чтобы зайти на местную ферму и попроситься на ту же работу, что и Вайолет. Не говоря уж о наглости прийти на собеседование в колледж или поцеловать девушку.

В тот момент, когда Уиллу в самом деле захотелось справить нужду, дверь уборной открылась, и Уилл остановился на полпути. Кто-то подергал за ручку кабинки.

– Одну секунду, – выдохнул он, запихивая мини-уильяма в огромные трусы.

– Открой дверь, Уилл. – Он, не раздумывая, подчинился.

– Я уж думала, ты меня бросил, – сказала Джозефина, застегивая ему ширинку и пуговицы на брюках. – Ох, милый, я знаю, что тебе трудно. Я видела, что другие дети не обращали на тебя внимания.

Уилл проглотил стоявший в горле комок ненависти к себе.

– Но мне эта группа пошла на пользу, – продолжила Джозефина. – В последнее время я была в полной изоляции. Мне так одиноко.

– У тебя есть я.

– Я знаю, но иногда думаю о том, а не было ли ошибкой бросить факультет искусств. Я отдала всю мою жизнь ради тебя. Я пожертвовала всем.

– Это много значит для меня.

– Я знаю. Ты любишь меня, правда? Скажи мне, что я хорошая мама и хороший учитель. Скажи, что не ненавидишь меня так же, как Роуз и Вайолет. Мы с тобой – одни против всех, Уилл. И между нами не может быть секретов.

Вайолет Херст

На четвертый день медсестра объявила:

– В одном из отделений прорвало трубу. Тех, у кого на сегодня назначено посещение собрания по программе «12 шагов», отправят на автобусе в корпус за пределами кампуса.

Эди легонько ткнула Вайолет в бок:

– Похоже, тебе предстоит экскурсия.

Собрание анонимных зависимых уже шло полным ходом, когда группа из больницы Фоллкилла рухнула на последний ряд складных стульев с полными стаканчиками кофе и больничными браслетами, незаметно спрятанными под рукавами. Вайолет одолжила у Эди легинсы и рубашку, хотя обе вещи были на добрых пятнадцать сантиметров длиннее, чем нужно, а легинсы вдобавок пузырились слоновьими складками вокруг ее лодыжек и колен. Кроме того, она одолжила пальто и черную шапочку; даже сквозь двойные стеклопакеты больничных окон Вайолет ощущала, что погода из холодной превратилась в морозную.

– Мммм, – шепотом протянула Коринна, – а некоторые парни здесь вполне ничего. Вот бы у меня не было этого дерьма на голове.

Это был первый раз, когда Коринна упомянула о своих жирных слипшихся волосах. Хотя Вайолет уже давно обратила на них внимание: от них шел какой-то знакомый запах, который ей никак не удавалось вспомнить.

– А что это? – впервые Вайолет почувствовала, что этот вопрос будет уместным.

– Вазелин. Мне его медсестры втирают. Трихотилловские штуки. Я так не буду выдергивать себе волосы, если буду нервничать.

– Трихо – что?

– Трихотилломания. Боже, ненавижу это слово. Попробуй быстро произнести его пять раз после четырех текил.

В передней части комнаты крошечная женщина перечисляла двенадцать шагов и гарантировала, что они прекрасно работают, если «над ними работаете вы».

Вайолет с трудом могла представить, что будет продолжать ходить на эти встречи после того, как закончится ее пребывание в больнице, но все равно была не против этой идеи с двенадцатью шагами. Вы не знаете, что такое скука, если не сидели на лекции по химии в средней школе, и Вайолет гораздо охотнее хихикала над оговорками по Фрейду («мы искали помощи в молитве и медикации»), чем кисла за последней партой на уроке, делая записи об ионных соединениях.

Было также что-то странно освежающее в этих встречах. Вайолет никогда не видела такой глубины сочувствия или откровенности. Люди на собраниях говорили на языке, совершенно отличном от того, на котором выросла Вайолет.

Вайолет едва расслышала, как представился следующий оратор. Сидевшая справа Коринна все еще шептала ей прямо в ухо комментарии о парне в кожаной куртке.

– А я была бы не против дойти с ним до тринадцатого шага. Как думаешь, он ЧМН?

Вайолет прижала указательный палец к губам.

– Я не знаю, что это, – прошептала она. – Чемпион мира по нардам?

– Чувак, который мутит с новенькими.

Вайолет поперхнулась горьковатым кофе и скрыла смех за приступом кашля. Несколько человек из самого раннего состава группы раздраженно обернулись на нее.

Взяв себя в руки, Вайолет начала прислушиваться к голосу стоявшего перед ними человека.

Он полностью дезориентировал ее. После четырехдневного перерыва этот голос вновь переключил ее психику в режим выживания.

– Я рад быть здесь сегодня. Я всегда рад быть здесь.

Время, казалось, замедлилось. Головы сидевших впереди раздвинулись, и больше Вайолет не видела ничего, кроме человека, которого отделяли от нее ряды пациентов. За обшарпанной деревянной кафедрой стоял Дуглас.

Он нервничал, выступая на публике: глаза опущены, рука позвякивает мелочью в кармане. Слова вылетали быстро и монотонно, и, казалось, вся комната подалась вперед, выражая молчаливую поддержку.