Читать книгу "Мама, мама - Корен Зайлцкас"

Вайолет кивала, хотя с Финчем все шло хорошо. Они всерьез обсуждали, что в следующем году Вайолет переедет в Миддлтаун. Он уговаривал ее поступать на факультет искусств с серией, над которой она работала. Это были трехмерные рисунки углем, которые она затем фотографировала. Если она рисовала тарантула, то фотографировала его между пальцами, словно поднимая его. Если она рисовала падающие костяшки домино, то снимала, как ее рука сбивает первую.

– Когда я начну чувствовать себя хорошо? – спросила Вайолет. – Или хотя бы нейтрально?

Эди на минуту задумалась. Она выглядела старше, чем в больнице, в ее темных волосах появились тонкие пряди преждевременной седины.

– Может, лет через пять-десять? А может, к тому моменту ты просто будешь слишком уставшей и разбитой. У тебя не останется энергии на саморазрушение.

Иногда Вайолет с ностальгией вспоминала программу восстановления после наркотиков, которую проходила в больнице. Ей бы хотелось, чтобы ее проблемой была зависимость. Разрыв с семьей, даже с жестокой семьей, казался тяжелее, чем отказ от наркотиков.

– Есть еще что-то, что мне следует знать?

– Полезно общаться с женщинами постарше, – отозвалась Эди. – Соседки. Наставницы. Не беги от женщин, которые проявляют к тебе материнскую доброту. Только не бери всю материнскую заботу из одного источника. Это ведет к ужасно неправильным последствиям.

К тому времени как Берил проиграла борьбу с раком, Вайолет уже успела оплакать Джозефину, будто та умерла. Она прошла через гнев. Прошла через горе. Прошла через смущение, когда с людьми она чувствовала себя неуклюжей и нелепой: ее разговоры были неловкими и даже приветствия казались странными. Она смирилась с тем, что у нее никогда не будет матери, которая будет праздновать ее свадьбу или рождение первенца. Она смирилась с тем, что у нее нет биологической мамы, к которой можно обратиться за советом, когда дела идут не очень хорошо, когда случается увольнение, когда ломается машина. Даже если бы Джозефина осталась в жизни Вайолет, она не смогла бы сделать ничего из перечисленного. Джозефина никому не позволяла быть счастливым, если только сама не являлась источником их счастья. Если Вайолет была на коне, Джозефина становилась раздражительной и завистливой. Если Вайолет была подавлена, Джозефина пинала ее, пока она внизу. Вайолет скучала по идее матери гораздо больше, чем по самой матери.

Берил была другой. Когда умерла Берил, Вайолет скучала по тысяче маленьких, незначительных вещей. Она скучала по тому, как Берил показывала ей, как сделать на кухне что-то, что у нее не получалось, не заставляя чувствовать себя дурой: раскатывать липкое тесто между листами вощеной бумаги, раздавить зубчик чеснока, нажав кулаком на боковую сторону ножа. Она скучала по тому, что, даже когда она съехала из гостевого домика, Берил всегда находила предлоги, чтобы навестить ее или позвонить: рассказать Вайолет смешную историю, которая произошла с ней, когда она покупала матрасы, убедиться, что у Вайолет было электричество во время сильнейшего снегопада. Вайолет скучала по тому, как Берил смотрела тебе прямо в глаза, когда ты ей что-то рассказываешь. «Я с тобой, – говорил этот ласковый взгляд. – Даже если я не соглашусь, я рядом. Мне важно то, что ты говоришь. Я хочу понять».

В те первые болезненные месяцы после похорон Роуз Берил сказала ей: «Я знаю, что сейчас все очень запутанно. Наверно, у тебя такое чувство, что жизнь просто швырнула в тебя ингредиенты. Мука висит в воздухе. Молоко капает со стола. Но все, через что ты проходишь… однажды ты превратишь это в превосходные блинчики».

Когда Вайолет в последний раз навещала ее в хосписе, Берил, глядя на нее с подушек, сказала:

– Доставай сироп. Я чувствую запах блинчиков.

Медсестры подумали, что это бессмыслица, но Вайолет понимала, о чем она говорит. Собственная жизнь казалась Вайолет постыдным удовольствием. Чем-то украденным. Жизнь была единственным подарком ее матери, но подарком, который никогда ей не предназначался. Джозефина родила Вайолет ради Джозефины.

Но Вайолет собиралась жить ради себя самой.