Читать книгу "Бриллианты шталмейстера - Иван Погонин"

– Куда их дел?

– Вы про пачпорт али про бумажки, которые в папке были?

Кунцевич напрягся, но виду не подал.

– Про все рассказывай.

– Пачпорт я в печи сжег, папку продал, а бумаги оставил – в сортир с ими ходить.

– Где они?

– Дык я же говорю – у Светки в сортире. Только вы, барин, ее к делу не приплетайте, а то я на суду ото всего отпираться буду да еще заявлю, что вы меня смертью пытали!

Все сказанное Аксеновым подтвердилось, его маруха – Светка-Коза, жившая в собственном убогом домишке у Газового завода, – показала, что пятнадцатого Васька пришел домой рано утром в пиджаке на голое тело. Рубашку по указанию Острова вынули из-под Светкиного сарая, а в дворовой уборной Кунцевич нашел четыре листа писчей бумаги с отпечатанным на пишущей машине текстом – финальную часть отчета Горянского. Из него следовало, что никаких финансовых нарушений в деятельности Назара Титовича Хохлова ревизией обнаружено не было.

Работа в фотографическом ателье Санкт-Петербургской сыскной полиции кипела с раннего утра и до позднего вечера. Заведующий фотографией не имеющий чина Рогалев, два его помощника и ученик-мальчик только и успевали снимать, проявлять и печатать. Целый день, безо всякой передышки приводили в эту ярко освещаемую солнцем комнату со стеклянной крышей воров, убийц, нищих, хипесниц и проституток.

Когда Кунцевич зашел в ателье, на стуле перед Рогалевым сидела потрепанная жизнью дама, на груди у которой висела дощечка с ее фамилией, номером, за которым будет числиться ее снимок, и годом.

Женщина кокетливо улыбалась щербатым ртом:

– А я ведь уже снималась у вас, Иван Иванович, зачем же опять снимать?

– Когда снималась-то?

– В 95-м.

– Ишь хватилась! У вас жизнь такая, что вас надо каждые пять лет снимать, иначе не узнаешь. Сиди смирно!

– Иван Иванович, – позвал фотографа Кунцевич, – что с сорочкой по убийству на Петербургской?

– Готова-с, ваше высокоблагородие.

Поручив находившуюся в ателье публику помощнику, Рогалев отвел чиновника для поручений в свой маленький кабинетек.

– Вот снимочки, извольте получить. Рубашечка у него красная, кровь, как всем известно, тоже, следы запечатлеть было тяжеленько, но я справился. Применил панхроматические пластинки, фотографировал через красный светофильтр, выдержку поставил побольше, освещение получше. Вроде бы получилось, а, что скажете?

Мечислав Николаевич повертел в руках карточки.

– Получилось. Только… Иван Иванович, а не кажется ли вам, что пятно какое-то не такое, а?

– Кажется. При тех повреждениях, которые мы обнаружили у убитого, кровь на рубашку должна была попасть брызгами. Следы в этом случае совсем другие. А здесь – словно ее в ведро с кровью опустили.

– Вот видите, и вы это заметили. А чего же сами не сказали?

– Вопросов трасологического характера в постановлении о назначении экспертизы не было. А рассуждать-с не мое дело. Амбросимов рассуждений не любит. Он мне давеча так и сказал: «Ваше дело, Рогалев, не рассуждать, а фотографировать, рассуждать я буду». Вот я и не рассуждаю.

– Понятно… А вам не кажется, что от этого многие из наших бед?

– Не понял-с?

– Ладно, это я так, о своем. Я карточки заберу? Я их сам следователю передам. И рубашку, будьте добры, упакуйте.

Амбросимов выслушал Кунцевича и спросил:

– А признание Острова мы куда денем? Ась?

– Может быть, это самооговор…

– Ну вы скажете! Кто же себя на тысяча четыреста пятьдесят третью[30] самооговаривать будет?

– Так он вроде про тысяча четыреста пятьдесят пятую[31] речь ведет.

– Кто же ему пятьдесят пятую-то даст! Не дождется, пойдет по пятьдесят третьей.

– Тем более, тут надо со всей тщательностью разобраться.

– Мечислав Николаевич! У меня полный шкап дел! Я бы стал разбираться, коли бы время было. А его нет-с, нет совершенно. Господи! Ну зачем усложнять? Ведь тут признание. Он вам признался, мне все как на духу рассказал. Вы же его не били? Нет?

Коллежский секретарь помотал головой.

– Вот, а я тем более. Рубашку в крови мы у него нашли? Нашли. Документы потерпевшего в клозете изъяли? Изъяли. Сожительница косвенно вину подтвердила? Подтвердила. Чего вам еще нужно?

– Позвольте сорочку Аксенова у вас забрать на время.

– А зачем? – удивился следователь.

– Кое-что проверить.

– Мечислав Николаевич, вы же чин полиции, а не присяжный поверенный! Впрочем, берите, проверяйте, коли вам заняться нечем. Я же не зверь, в конце концов. Докажете, что Остров не при делах, – сниму с него обвинения. Только, как мне кажется, этого никто, кроме вас, не хочет. Даже сам Аксенов.

В городской лаборатории над ним только посмеялись:

– Эка вы хватанули, молодой человек, – разобрать, чья кровь – человечья или, скажем, собачья! – улыбался старший лаборант магистр химии Правин. – Нет, мы этого делать еще не можем.

– Но, позвольте, я же недавно читал в «Журнале Министерства юстиции» об открытии какого-то немецкого доктора!

Правин вмиг посерьезнел:

– Вы имеете в виду серодиагностический метод профессора Уленгута?

– Я название метода не помню, да и фамилию профессора тоже. Я, знаете ли, так просто, почитываю для саморазвития… Вот и запомнилось…

– Вы правы, есть такой метод. Открыт в прошлом году. Но у нас пока не применяется. Во-первых, он до конца не разработан, вероятность ошибки еще довольно высока, а во-вторых, – здесь химик вздохнул, – еще не выпущен циркуляр, который разрешал бы нам его применение. А без циркуляра… сами понимаете. Никто ответственности на себя брать не будет. Если только какое-нибудь частное лицо, приватным образом.

«Лазен!» – осенило Кунцевича. Он наскоро попрощался и поспешил на Васильевский остров.

– Да, да, да! Я вам помогу, конечно же, помогу! Признаюсь честно, я сам давно хотел провести такое исследование, – глаза таможенника горели. – Вы полдюжины кроликов достать сможете?