Читать книгу "Волчья тропа - Даха Тараторина"

— Ну так только угрожал же, не стрелял.

— А выстрели он, тебе легче бы стало?!

— Так он бы промахнулся! Сам видел, как эта дура косит.

— Ну уж нет. Делить ужин с человеком, угрожавшим моей жене, я не намерен, — Серый скрестил руки на груди и отвернулся.

— Вот и замечательно. Там как раз всего две порции, — я принялась расталкивать неудачливого мужика.

— Да он же нас первому охотнику сдаст за серебрушку! — прошипел муж.

— Ну так и что теперь? Горло ему перегрызть?

Оборотень с готовностью клацнул зубами, соглашаясь с идеей.

Растолкать горе-грабителя оказалось не так просто: стоило ему немного прийти в себя, как Серый начинал подвывать или светить волчьей улыбкой. Мужик тут же снова терял сознание. С трудом приведя его в чувство и как маленького накормив с ложечки, я наконец смогла познакомиться со своим первым в жизни разбойником. Правда, знакомство явно вызывало у меня куда больший интерес. Надея, как представился гость, был родом из крохотной деревеньки на пяток домов, стоящей на холмистом берегу Рогачки. Воровством и грабежами он промышлял не так давно. Между Малым Торжком и Городищем все лесные владения были поделены куда более удачливыми разбойниками. Незадачливому хилому Надее оставался отдалённый глухой лес, куда достойные грабежа торговцы забредали разве что случайно.

— Вы не подумайте дурного, — умолял Надея, — я не душегуб какой! Крови на мне не было никогда, разве что петуха какого или белки. Да и та, поганка, вывернулась. Я бы и в вас стрелять нипочём не стал. Пугал… Токмо денег очень надо. Урожай сами знаете какой в последние годы был. Мамка меня и погнала из дому от греха подальше. А то слухи всякие ходили… Нехорошие. А так и я в Торжке небось не пропаду и им лишний кусок хлеба будет. Да только работу я себе в городе так и не нашёл. Руки у меня кривые видать. За что не возьмусь, всё валится. Я и подался в разбойники. Думал, накоплю деньжат, да вернусь в деревню видным мужиком. Уж тогда голодать не придётся. Да вот всё как-то не складывалось.

Надея всхлипнул, изо всех сил стараясь выдать звук за вздох. Тайком утёр нос о плечо (развязывать мы его пока не спешили — я всё-таки сердобольная женщина, а не идиотка).

— И давно ты по лесам слоняешься? — как бы невзначай уточнил Серый. Видать, его сильно задело, что он не унюхал вора сразу. Немудрено: от мужичка воняло дымом, зверьём и прелыми листьями, но никак не человеком.

— Да уж с весны, наверное, — вздохнул Надея.

Серый быстро развязал мужику руки, аккуратно сматывая верёвку. Освобождённый ошалело растирал запястья, наблюдая за действиями недовольного мужика.

— Значит так, — скомандовал муж, — насильно держать не стану. Но до Торжка мы тебя доведём. И работа тебе будет. У нас есть… знакомые. Но если пойдёшь с нами, давай уж по-честному. Никаких больше самострелов и разбоя. И за место, что мы тебе найдём, будешь держаться обеими руками. Согласен?

— Согласен! — обрадовался Надея. Он и сам уже был не рад, что свернул на кривую дорожку. — А можно мне… Я только до тайничка своего добегу. Там вещи у меня. Вы только, пожалуйста, никуда не уходите.

— Не уйдём.

— Честно-честно?

— Честно. Иди за своими вещами. Снимаемся на рассвете.

Надея припустил в заросли, оскальзываясь и путаясь на неверных после верёвки ногах.

— Чего это ты? — удивилась я неожиданной перемене Серого.

Муж не отводил пристального взгляда от удаляющейся спины.

— Эй, Надея! — окликнул он.

— Ась?

— Как деревня-то твоя звалась?

— Доеды! — радостно прокричал Надея. Кусты за его спиной сомкнулись, проглатывая убегающего.

__________________________________________________________

[i] Истеричкой. Звучит иначе, но не менее обидно.

[ii] Об этом уже было. Но если вы вдруг забыли, рекомендую отвар борвинка — улучшает память

Часть девятая. В "Весёлую вдову" приглашающая

Глава 9

Пять лет назад. Пора осеннего перегон

Стоило убрать огороды, начиналась пора свадеб. Девки, красивые и не очень, всё чаще стреляли глазами по сторонам, высматривая наиболее привлекательного неженатого парня. Ни одна об эту полную праведного безделья сытую пору не созналась бы, что всем давно известно, чьи сваты в какую избу пожалуют, что в наших краях отродясь свахи не бывало и, хоть среди молодёжи и бывают и ссоры, и расставания, по большому счёту, все прекрасно знают, с кем кому судьба уготовила век вековать. Нравы у нас были не строгие, а вот народу маловато. Так что, либо незадолго до осенин[i] самых красивых девиц родители гоняли на ярмарку — якобы торговать всякими никому не нужными мелочами, а на деле надеясь сбагрить любимую доченьку в семью какого-нибудь городского увальня, либо ещё с весны начинали готовить свадьбу с кем-то из деревенских.

Надо сказать, девки у нас были не промах. Случись что, себя отстоять сумеют. Правда, в одиночку отпускать дитятко всё одно боязно, да и городские женихи на дороге не валяются, так что чаще получалось целыми отарами. Вот все и привыкли полушутя звать эти караваны перегоном баб на торг в Малый Торжок.

Помнится, за подружкой сестры увязался в городе один нечистый на руку парнишка. Запустил, стало быть, он руку в сумку простой деревенской девке, думая, что дурёха и не поймёт, где выронила кошель со скудной выручкой. Но мужичку не повезло. Скудная выручка оказалась за кованые ею собственноручно украшения, ибо была Настасья дочкой кузнеца Фомы. И девкой она была крепкой, не хуже бати. Ну она ему руку и пожала. Да так, что два пальца переломала. Вришка взвыл и грозился жаловаться городскому управляющему, но тут… Словом, любовь пришла, когда её не ждали. Взглянул он в хмурые очи Настасьи, восхитился её сдвинутыми соболиными бровями, сглотнул слюну, разглядев массивные бёдра, повернув которыми она вполне могла ему и ногу сломать, и понял, что пропал.

Всю ярмарочную неделю он ходил за ней хвостом, пряча за спину, от греха, потрёпанную руку. Молил хоть словом обмолвиться, дабы услышать сладкий голосок. Настасья его, конечно, посылала, куда следует своим грудным басом, да только непонятливый паренёк не реагировал, продолжая млеть от любви. Он стоял у её лотка, пытаясь зазвать, хотя больше отпугивая, покупателей, ночевал у двери, за которой скрывалась Настасья (от чего его вид с каждым днём становился всё более печальным), клялся всеми богами, что, если Настасья ему прикажет, больше в жизни не возьмёт чужого, а если прикажет иное, будет красть у богатых и раздавать бедным (ходят слухи, что впоследствии так и сделал). К концу недели нервы простой деревенской бабы не выдержали неадекватных ухаживаний городского сумасшедшего. Она хорошенько отмудохала его кованой подвеской, зажав в переулке (подвески, кстати, после того случая начали пользоваться бешеным спросом у барышень, желающих уметь за себя постоять). Но, то ли парень оказался двинутым изначально, то ли крепкие руки дочери кузнеца выбили из него последний ум. Он тут же признался ей в вечной любви, заявил, что она будет его прекрасной дамой и объектом поклонения, и он намерен стать достойным её внимания. Несчастный ушёл. Настасья вернулась в деревню. Казалось бы, трагическая развязка прекрасной истории любви, ан нет. Через год многозначительно вздыхающая Настасья заявила, что её герой стал достойным, собрала манатки, закинула на плечо молот, который с трудом поднимал даже её обожаемый папа, и ушла в закат. Родители махали ей вслед и обливались слезами гордости за дочурку, которая нашла-таки себе городского жениха.