Читать книгу "Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро"

Иными словами, самоуправление ребенка в соответствии с установленными взрослым правилами не основано на ясном ощущении объективной реальности и не включает в себя активную оценку требований этой реальности. Правило, установленное взрослыми на данный момент, — это помощь ребенку в совершении намеренного действия. Пока ребенок будет опираться на эту помощь, его самоуправление будет оставаться пассивным. Оно состоит из привычной, «накатанной» (reeling off) активности, которая включается его интересом и направляется в соответствии с жесткой внутренней программой, в той самой мере отражая его все еще неадекватное представление о реальной ситуации. Разумно предположить, что этот процесс включает в себя неполное ощущение индивидуального выбора или действия, но зато включает в себя ясное определение «правильного» способа действия. Упрямая детская «воля» теперь говорит от имени авторитета взрослого, поскольку прежде этот авторитет был обусловлен воспоминаниями о раннем опыте.

Следовательно, по крайней мере, насколько это связано с детством, мы можем несколько прояснить смысл ригидной воли и разрешить связанные с ней парадоксы. Ригидная воля ребенка — это просто идея, в которую он верит, не понимая логической основы, чтобы достичь своей цели, — а цель может быть достигнута только благодаря жесткой внутренней программе правил, заложенной у него в памяти. Следовательно, полное самоуправление и действия ограничиваются, но при этом убежденность сохраняется. Далее мы увидим, что нечто похожее можно сказать и о ригидности взрослого, хотя, разумеется, динамика его психического состояния будет совершенно иной.

Ригидный характер

Обычно субъективный зазор, который, по ощущениям ребенка, отделяет его от внешнего мира, постепенно исчезает. Развивается объективация внешней реальности, а вместе с ней — подлинное волевое самоуправление. Но мы знаем, что развитие не всегда происходит именно так. На примере ригидного характера мы видим, как взрослые продолжают жить под влиянием авторитетных правил.

Такие люди, как и люди с истерическим характером, по-прежнему ощущают себя не совсем зрелыми взрослыми людьми и продолжают конкурировать со взрослыми, не осознавая, что они это делают, вспоминая или, скорее, создавая образы взрослых, обладающих непререкаемым авторитетом, и постоянно ссылаясь на авторитетные правила. Для таких людей осознание авторитетных норм и правил оказывается столь весомым, что ощущение индивидуального выбора и независимого принятия решения само по себе становится смелым и тревожным. Следование нормам и правилам и конкуренция с авторитетными фигурами осложняет и делает невозможным такой индивидуальный выбор («Я не знаю, что я хочу!»). В какой-то мере, как мы увидим далее, опора на такие правила даже смещает оценку внешней реальности. Как и в случае с ребенком, субъективное действие и самоуправление ограничены, зато вполне доступно осуществление «желания», которое не запрещается, считаясь правильным выходом, верным решением, принятым в соответствии с обстоятельствами.

Разумеется, психологическая функция таких правил и моделей у ригидных взрослых другая, чем у детей. Взрослому, в отличие от ребенка, не нужно поддерживать когнитивно ограниченную способность самоуправления. К тому же эта функция у детей не столь экономична, как у взрослых, которым она обычно помогает следовать привычкам и правилам. Правила и модели, которым следует ригидный характер, всегда оказываются избыточными. Они используются взрослым, обладающим когнитивной способностью к самоуправлению, но не рискующим это делать. Авторитет таких правил и моделей, которые были полезны и убедительны для беспомощного ребенка, теперь становится препятствием к самоуправлению дееспособного взрослого.

Чрезмерность управления имеет ряд симптоматических разновидностей. Наверное, самой главной из них, присущей всем видам ригидного характера, является особый тип самоосознания. Развиваются самоосознаваемые роли, которые являются версиями и дериватами именно тех моделей и правил, которые адаптированы к условиям жизни взрослых. Адвокат стремится себя вести так, как, по его мнению, должен вести себя адвокат. Внешнее проявление такого самоосознания и самоуправления заключается в преувеличенной целенаправленности действий и высокопарном и напыщенном поведении. Обыкновенное действие, в котором внимание в основном фокусируется на цели, затрудняется вниманием, направленным на контроль самого процесса.

Но внутренний контроль такого типа не всегда проявляется так мягко, чтобы ощущаться только как внутреннее препятствие. Может появиться напряжение и разрыв между спонтанными реакциями человека и его суждениями, а также требованиями и указаниями, порожденными его внутренними нормами и моделями. Эти требования и указания, обычно принимающие индивидуальную форму самоосознания, придирок или побуждающего чувства «Мне следовало бы» или «Я должен», часто затмевают, подавляют спонтанные реакции, надежды и суждения. Такие люди часто думают, что они хотят делать то, что, по существу, они только считают, что нужно было бы сделать, или они уже не знают, что они хотят делать, или у них ослабевает ощущение того, что они хотят сделать.

Женщина, продолжающая отношения, которые, по ее настоятельному убеждению, она хочет завершить, говорит о своей привязанности как о необъяснимой «зависимости».

Другая женщина, которая долго считала, что «действительно хочет» переехать в другой город, на самом деле только думала, что это ей следует сделать, презрительно приписывая свое бездействие «инерции».

Иными словами, такие люди в той или иной мере отчуждены от чувств и мотиваций, не соответствующих их правилам и моделям, — их «следовало бы». Они часто прикладывают усилия воли (опирающиеся на правила), чтобы подавить свои истинные желания. В этой борьбе воли усилия ригидного характера в идентификации себя и того, что ему хочется сделать, с тем, каким, по его мнению, ему следовало быть и что следовало бы хотеть сделать, — эти усилия могут быть достаточно велики не только для того, чтобы ослабить его истинные желания, а чтобы сделать их неузнаваемыми для себя.

Пожилой мужчина, хороший специалист, с чувством собственного достоинства говорит о своих внезапных приступах сильного пьянства: «Я не хочу пить! По всей вероятности, что-то детское внутри меня хочет выпить, но я этого не хочу!»

В таких случаях реальные чувства и мотивации у человека выражаются не только в совершении конкретного действия, но и в том, что они влияют на сознание, даже если оно этого не ощущает. Из-за этого возникает напряжение и волевая борьба. Но идентификация себя и своей воли ригидной личностью мешает ей выявить качество ее истинных желаний как таковых и ослабляет их ощущение, сводя все лишь к недостаточным усилиям воли либо вообще к безволию, что внешне часто проявляется в признании «слабости», «зависимости», «инертности», «чего-то детского внутри».

Ограничение ощущения мотивации включает в себя и ограничение объективного взгляда на внешнюю ситуацию или на фигуру, вызывающую интерес. Тогда создается селективная картина, подкрепляющая представление ригидной личности о том, что ей следует делать; эта картина исключает все, что касается ее реальных чувств, ее желаний и зачастую — ее действий. Она исключает всю реальную притягательную силу неодобряемых связей, облегчение от употребления алкоголя, неприятную реальность изменений, которые ей приходится наблюдать.