Читать книгу "Собиратели ракушек - Розамунда Пилчер"

— Ты очень самоуверенна.

— Ничего не поделаешь.

Космо глубоко вздохнул и с досадой швырнул недокуренную сигару в огонь.

— А если бы я попросил тебя выйти за меня замуж, что бы ты сказала?

Оливия только выговорила безнадежно:

— Ох, Космо!

— Видишь ли, мне трудно представить себе будущее без тебя.

— Если бы я вышла замуж, то только за тебя, — сказала она ему. — Но я уже объясняла тебе в первый же день, как очутилась в твоем доме, что у меня никогда не было желания обзавестись семьей, детьми. Я могу любить кого-то. Восхищаться. Но все равно мне необходимо жить своей, отдельной жизнью. Оставаться собой. Я нуждаюсь в одиночестве.

Он сказал:

— Я тебя люблю.

Оливия перешла через разделяющее их пространство комнаты, обвила его руками за пояс, положила голову ему на плечо. Сквозь свитер и рубашку раздавались толчки его сердца. Она сказала:

— Я заварила чай, а мы его так и не пили. Теперь уж он, конечно, остыл.

— Знаю. — Космо провел ладонью по ее волосам. — Ты еще приедешь на Ивису?

— Наверное, нет.

— А писать будешь, чтобы не потерять связь?

— Буду присылать открытки на Рождество. С птичками.

Он взял ее лицо в ладони, повернул к себе. В его светлых глазах была бесконечная грусть.

— Теперь я знаю, — проговорил он.

— Что?

— Что мне суждено потерять тебя навсегда.

4. Ноэль

В тот же самый день, в непогожую, пасмурную пятницу, в половине пятого, когда Оливия устраивала разнос литературной редакторше, а Нэнси, забыв обо всем, расхаживала по торговому залу «Хэрродса», их брат Ноэль освободил свой рабочий стол в футуристической конторе «Венборн и Уэйнберг, рекламные агенты» и ушел домой. Вообще-то, контора закрывалась в половине шестого, но, когда человек проработал на одном месте пять лет, он может себе позволить иногда уйти с работы раньше времени. Сослуживцы привыкли к его вольностям, никто даже бровью не повел, а на случай, если на пути к лифту ему встретится один из владельцев фирмы, у Ноэля всегда было готово объяснение: «Что-то неможется, грипп. Должно быть, надо пойти лечь в постель».

Владельцы фирмы ему не встретились, и ложиться в постель он вовсе не собирался, а намеревался поехать на уик-энд в Уилтшир к неким Эрли, с которыми был незнаком. С Камиллой Эрли училась вместе Амабель, его теперешняя подруга.

— У них большой съезд гостей по случаю скачек в субботу, так что, я думаю, сойдет, — сказала ему Амабель.

— А отопление там центральное? — поинтересовался предусмотрительный Ноэль; в это время года сидеть и дрожать у жалкого каминного огня ему не улыбалось.

— Господи, конечно! У них вообще денег куры не клюют. За Камиллой в школу приезжали на шикарном «бентли».

Это звучало многообещающе. В таких домах можно завязать полезные знакомства. И теперь, спускаясь в лифте, Ноэль отринул все насущные заботы, устремившись мыслью в завтрашний день. Если Амабель не опоздает, они успеют выбраться из Лондона, прежде чем всеобщий автомобильный исход запрудит дороги. И хорошо бы она приехала на своей машине, на ней бы и отправились. А то двигатель его «ягуара» начал подозрительно постукивать. К тому же если машина будет ее, глядишь, ему и на бензин не придется раскошеливаться.

Он вышел на улицу. Найтсбридж струился дождем и прочно стоял дорожными пробками. Обычно Ноэль ездил с работы к себе в Челси на автобусе, а иногда даже, летними вечерами, шел пешком по Слоун-стрит. Но сейчас, дрожа от холода, он плюнул на траты и остановил такси. Доехал до половины Кингз-роуд, заплатил шоферу, вылез и свернул за угол, откуда до «Вернон-меншенс» уже было рукой подать.

Его машина стояла у края тротуара — «ягуар-Е», отличный, спортивный, но… приобретенный десять лет назад. Ноэль купил его у одного разорившегося парня, само собой, за гроши, но потом, дома, обнаружил, что все днище проржавело, тормоза не схватывают, а бензина «ягуар» жрет неимоверное количество, что твой пьяница — пива. И вот теперь еще стук какой-то. Ноэль задержался, скользнул взглядом по шинам, одну пнул. Приспущена. Если, к несчастью, придется ехать в своем «ягуаре», не останется ничего другого, как заехать в автосервис, чтобы подкачали.

Он перешел на другую сторону. Открыл парадное. Воздух внутри был нечистый, спертый. Рядом с лестницей — лифт, но в свою квартиру на втором этаже Ноэль поднимался пешком. Ступени покрывала ковровая дорожка, и пол в коридоре, куда выходила его квартира, тоже. Он повернул ключ, вошел, закрыл за собой дверь. Все. Он дома.

Дом. Просто анекдот.

Эти квартиры проектировались в расчете на городских дельцов, которые, не выдержав нагрузки ежевечерних поездок домой в Саррей, Сассекс или Бакингемшир, получали возможность в будни переночевать в Лондоне. В них были маленькая прихожая со стенным шкафом, где можно повесить костюм, крохотная ванная, кухня размером с камбуз на прогулочной яхте и жилая комната. За раздвижной дверью находился закуток, который целиком занимала двуспальная кровать, которую невозможно застелить — не подберешься, а летом там было так душно, что Ноэль, махнув рукой, просто ложился на диване.

Меблировка и убранство тоже принадлежали компании, что сильно повышало и без того немалую квартплату. Все было выдержано в бежево-коричневых, безрадостных тонах. Окно в комнате выходило прямо на глухую кирпичную стену нового супермаркета, внизу тесный переулок и ряд гаражей с висячими замками на воротах. Солнце в квартиру не заглядывало, стены, когда-то кремовые, пожелтели, как прогорклый маргарин.

Но зато район хороший. А для Ноэля это было главным — важная черта его рекламного портрета, так же как спортивный автомобиль, рубашки «Харви и Хадсон», обувь от «Гуччи». Все эти подробности имели в его жизни большое значение, потому что из-за семейных неурядиц и финансовых трудностей он в свое время учился не в закрытом интернате, а в дневной школе в Лондоне и потому не завел полезных связей, которые сами идут в руки выпускникам Итона, Харроу или Веллингтона. Это мучило его и в тридцать лет.

После школы получить работу для него не было проблемы. Ему предоставила место семейная фирма отца «Килинг и Филипс» — солидное, с традициями, издательское дело, и он проработал там целых пять лет, а уж потом переключился на рекламу, занятие куда более прибыльное и увлекательное. А вот о положении в обществе ему приходилось заботиться самому, полагаясь исключительно на собственные достоинства. Которых, слава тебе господи, у него хватало. Высокий рост, приятная наружность, способности к спорту и смолоду усвоенные приветливые, обезоруживающе искренние манеры. Он умел быть обаятельным с женщинами старше себя, тактично-почтительным с мужчинами того же возраста и, пустив в ход прямо-таки шпионские терпение и хитрость, легко просочился в высшие сферы лондонского света. Из года в год он числился у титулованных мамаш в списках кавалеров, подлежащих приглашению на первые балы, и, пока длился лондонский сезон, почти не спал — возвращался засветло, стаскивал фрак и крахмальную рубашку, становился под душ и бежал на службу. По субботам и воскресеньям неизменно бывал на регатах и скачках. Получал приглашения в Давос покататься на горных лыжах и в Садерленд на рыбалку, и время от времени его красивое лицо появлялось на глянцевых страницах журнала «Харперс энд Куин» — «за шутливым разговором с любезной хозяйкой».