Читать книгу "Мушка. Три коротких нелинейных романа о любви - Милорад Павич"

– И есть ради чего, – Атиллия расхохоталась, – чтоб мне провалиться на этом месте!.. Однажды утром Александр, красивый, чернявый и волосатый, уселся на мою постель, что вся в цветочках, и стал со мной говорить, пожирая меня глазами. Всю по частям. Особенно груди. И губы. Повалил меня и ушел. Я стала думать, а что, собственно, он от меня хотел?.. После обеда он опять пришел, стройный, чернявый, с мягкими волосами и крепким задом. Опять уселся на мою постель, всю в цветочках, говорит, говорит, словно вода журчит. И опять стал меня хватать за груди, овладел мной и снова ушел. Я так и не знаю, что ему было нужно, зачем он ко мне приходил?.. Утром опять приходит, красивый, плечи шириной с двустворчатую дверь. Опять присел на мою постель, что вся в цветочках. Всю меня обласкал, опять повалил и ушел. И так каждый день. Я и вправду не понимаю, что ему от меня было нужно. Что вы на это скажете, поручик?

Они оба расхохотались. Поручик обнял Атиллию и сказал:

– Я знаю, что ему было нужно. Он хотел к вам посвататься, дорогая барышня Атиллия.

С этими словами поручик посадил Атиллию к себе на колени и стал ласкать ее груди. Атиллия в экстазе шептала ему на ухо:

– Поспеши! Догоняй меня, а то я скоро кончу.

После сладостных объятий, блаженно предаваясь покачиванию коляски, барышня Атиллия подумала: «Лучшего Александра, чем этот Александр, мне не найти».

Она не могла видеть, что на обнимавшей ее руке жениха под перчаткой был серебряный наперсток вместо указательного пальца.

(Если вы не прочитали главу «Спальня», обратитесь к ней. Если прочитали, то для вас история на этом заканчивается.)

Спальня

Пес всегда улучал момент, когда Атиллия не поливала музыкой свои цветы, чтобы погрызть ножку рояля. Так случилось и этим утром. Атиллия не играла. Она плакала и писала на крышке рояля письмо. Собака время от времени прерывала свое неторопливое занятие, чтобы взглянуть на расстроенную хозяйку.

Дорогой и уважаемый мастер Йован,

как вам известно, мой отец прогнал Дамаскина и его работников, не расплатившись с ними. Говорит, что не желает оплачивать недостроенный дом. Как будто они в этом виноваты. Вам он тоже не хочет платить, потому что, как он сказал, самшит перестал расти.

Меня мучают угрызения совести, потому что во всем виноват мой отец. Кто знает, как и в чем он согрешил. Поэтому я посылаю вам сумму, которая покроет ваши расходы, а также деньги для Дамаски-на и его работников, чтобы возместить их труды по постройке дворца. Вы один сможете их разыскать на других постройках и отдать им деньги, а тем самым возместить долг моего отца. Ни я, ни мой кучер не могли их найти. Если там есть что лишнее, употребите эти средства на построение церкви для тех, у кого растет самшитовый храм.

Мне очень жаль, что вся эта история с моим задуманным венчанием кончилась так бесславно. Зато можно по вечерам смотреть на звездное небо, над которым во вселенной простирается огромная, всеохватывающая мысль…

Ваша названная дочь Атиллия

Передав деньги и письмо, Атиллия начала выводить на прогулку отцовских борзых, чтобы они могли поточить свои когти. Была весна. Сад, уже давно засаженный по особому плану, испускал по утрам ароматы. Другие специально подобранные цветы и растения создавали ощущение свежести в полуденную жару, а ночные цветы откликались волнами своих запахов на лунный свет.

Атиллия проливала слезы в урны, некогда поставленные вдоль дорожек злосчастным Шувако-вичем, время тянулось, проходили месяцы. Атиллия решила отпустить длинные волосы. Она дождалась молодого месяца, отрезала кончики волос и спрятала их под камень, чтобы птицы не утащили их в свои гнезда.

Она сидела и ждала, пока вырастут волосы, чувствуя себя очень одинокой. Ее жених Александр был в далеком походе, зодчие Дамаскин и Йован куда-то исчезли, отца она не понимала и бранила его, когда он начинал походить на ее умершую мать, а он бывал похож на свою покойницу Марию в особенности по воскресеньям и по праздничным дням…

В одно прекрасное утро появился встревоженный Ягода с весьма важным известием: «Самшит опять начал расти!»

Это оказалось правдой. Зеленый храм зодчего Йована стал подниматься к небу медленно, но верно. Значит, каменный храм над Тисой тоже растет, заключил Николич и помчался вместе с дочерью в свое поместье, на Аду.

Но там его ожидало разочарование. Начатая, но незаконченная постройка была более чем в плачевном состоянии. Камень был растащен до фундамента, который весь зарос кустарником, диким виноградом и бурьяном так, что его едва можно было разглядеть.

Николич пришел в ярость. Он хотел было пнуть ногой вертевшуюся рядом с ними борзую, но вовремя вспомнил, что она успевает укусить прежде, чем ее коснется нога. Поэтому господин Николич сдержал свои чувства. Он сел в коляску и уехал домой.

Атиллия с ним не поехала. Сидя на берегу реки, она напевала вполголоса:

Тиса полноводная,Ты, река свободная,Возьми мои горести,Принеси мне радости.Золотятся водыПосреди реки,Сердце предвкушаетРадости любви…

Под вечер она пошла в свой недостроенный дворец. В крытой галерее под колоннами на стене была выложена изразцами большая карта ближайших окрестностей в пойме Тисы. Живые краски обожженной глины изображали все вокруг: и Аду, и дворец над Тисой, и леса, и холмы, и отдаленные городки. Внизу был указан масштаб в милях. В верхнем углу был крупно нарисован земной шар, пронзенный стрелами, означавшими стороны света.

В холле с камином она нашла на подоконнике ключи от комнат. Чуть поодаль лежал и большой деревянный плотничий циркуль, принадлежавший Дамаскину.

«Оказывается, он тут кое-что забыл!»

Это все-таки была весточка от него. Атиллия развеселилась.

Спальня была не заперта, и она вошла. По чертежам Дамаскина Атиллия знала, что спальня должна быть в центре дворца. Но она не ожидала, что спальня такая огромная, круглая, с роскошной большой и тоже круглой кроватью посередине. Она упала на кровать и расплакалась.

Уже смеркалось. Она решила переночевать в замке. Впустила собаку и приказала подать ужин в постель. Атиллия ела с удовольствием, как это всегда бывает после слез, продолжая разглядывать странное помещение. По волосам пробегали искры, в голове проносились лишенные смысла отрывки каких-то давних разговоров. Ее окружали две тишины: одна, маленькая, во дворце, и другая, безграничная, за его пределами, – этой тишины боялась и собака, сидевшая в комнате… Она заглянула во все три окна. Одно окно смотрело на Тису, невидимую в ночи, – из него веяло свежестью и запахом реки. От Тисы донесся какой-то крик. Атиллия испугалась и решила запереть дверь. Но ключ никак не проворачивался в замке, словно замочная скважина его не принимала. Если бы не безграничная вера в искусство Дамаски-на, Атиллия подумала бы, что замок неисправен. Но она продолжала поворачивать ключ, считая обороты. На тридцатом повороте ключа замок щелкнул, и дверь заперлась. Тогда Атиллия испугалась еще больше. Она не была уверена, что сможет открыть дверь, и с ужасом подумала, что может остаться во дворце навсегда. Но когда дверь открылась при тридцатом повороте ключа, Атиллия, утомленная своими слезами и страхами, заснула, повернувшись лицом к окну, выходившему на Тису.