Читать книгу "Республика Святой Софии - Ольга Кузьмина"

Характерно, что в Новгороде археологи нашли шахматные фигуры во всех хронологических слоях, начиная с XI в. На одном только Неревском раскопе в слоях 50–70-х гг. XIV в. шахматы были обнаружены в пяти домовладениях, а в начале XV в. — почти в каждой из 10 раскопанных усадеб. Трудно себе представить, что жители этих усадеб били по 200 поклонов каждый день, отмаливая грех шахматной игры. Видимо, в Новгороде церковь следила лишь за священниками, не рискуя лишать любимой игры светских новгородцев. Заметим, что кара, предусмотренная Новгородской Кормчей для священников-игроков, объяснялась вполне практичными соображениями. Попы церквей отвечали за сохранность имущества, хранимого в церквях. Увлеченный азартной игрой поп мог проиграть не только свое имущество, но и вверенное ему на сохранение добро прихожан. А тот факт, что в шахматы могли проиграть все свое имущество, подтверждается фольклорными источниками, к примеру, пословицей: «Дожили до мату: ни хлеба про голод, ни дров про хату». Более того, в былинах нередко закладом становилась «голова» одного из игроков, то есть в случае проигрыша он попадал в кабалу, в холопство. Для попа это означало подрыв не только его авторитета, но и авторитета всей церкви, представителем которой он был для горожан.

Вероятно, подобрав подходящего попа, уличане не склонны были с ним расставаться. Поэтому обычными были случаи, когда поп, овдовев, «и он ся женит», то есть женился вторично, хотя в начале XIV в. митрополит Петр ввел правило, согласно которому овдовевшие приходские священники обязаны были постригаться в монахи.

Выбранного попа поставлял в должность архиепископ, он же мог дать попу отпускную грамоту, то есть разрешить ему уйти из своей церкви в другую. И за поставление, и за отпуск попы платили архиепископу определенную сумму. Нежелание псковских попов каждый раз ездить в Новгород к архиепископу и платить упомянутую пошлину привело в XV в. к конфликту, дошедшему до митрополита Фотия. В своей грамоте 1422–1425 гг. он писал: «…попы, без нужа великие оставив церковь, и к иной переходят: ино тое не предано есть божествеными Отци; но к которой церкви пресвитер поставлен бысть и написан от епископа, и тамо должен есть и до живота служити тому Божью престолу, и нужу претерпевая, аще кого не епископ изведет, или люди града того, по воли епископа»[229].

Частые пожары в Новгороде и Пскове, в которых сгорали деревянные церкви, приводили к тому, что «осиротевшие» попы оставались без места. Именно о них идет речь в летописи под 1388 г.: «Приездиша из Пскова к владыце Ивану просити попов в Псков к церквам, которые ходят без церквей»[230].

Попы активно участвовали в общественной жизни не только своей улицы или конца, но и всей республики. Во время так называемого «восстания Степанка» некий поп, видимо весьма уважаемый в Новгороде, был отправлен владыкой к «собранию людску» вместе с владычным боярином. В 1366 г. «Новогородци послаша Саву протопопа послом в Немецкую землю»[231]. В 1386 г. попы входили в состав новгородского посольства к великому князю Дмитрию Ивановичу наравне с житьими людьми[232].

Роль приходских священников в церковной структуре Новгорода была весьма значительна, ведь именно по их поведению прихожане судили о церковнослужителях в целом. Еще архиепископ Илья обращался к священникам с назиданием по поводу их морального облика: «Оже бо простец грех сотворит то ему до себя вина токма, а оже мы, то не нам единым пагуба, но и всем людем: хотят бо рещи: а попы чего творят?»[233]

Разумеется, новгородские попы в большинстве своем были обычными людьми, подверженными плотским грехам. Тот же архиепископ Илья отмечал неумеренное, на его взгляд, пьянство священнослужителей: «Вижю бо и слышу, оже до обеда пиете и в вечерю упившиеся, а заутра службу сотворяете…»[234] Можно понять гнев архиепископа, если представить себе, каким образом «сотворял» заутреннюю службу похмельный поп.

Новгородские священники терпимо относились к грехам своих прихожан ведь наложив на какого-либо грешника слишком строгую епитимью, поп рисковал потерять доверие своего прихода, а следовательно, и все церковные доходы. Как верно заметила Н. В. Куцевалова: «Сталкиваясь с повседневными явлениями быта, поп должен был действовать осмотрительно, всякий раз приспосабливаясь к реальным условиям жизни в Новгороде»[235].

Следующей ячейкой церковной организации Новгорода были кончанские храмы, так называемые «контины», такие как храм Сорока святых в Неревском конце или церковь Михаила Архангела в Людином конце. О богатстве кончанских храмов и о том, как заботились о них новгородцы, можно судить по примеру храма Сорока Святых. Летопись сообщает, что в пожар 1340 г. церковь сгорела, а была «устроена и украшена иконами и письменем и кованием и крутою», и много товара, хранившегося в ней, разграбили. Церковь немедленно была возобновлена, в 1342 г. умерший посадник Варфоломей Юрьевич был похоронен у Сорока Святых в отцовском гробе. В 1356 г. неревчане поставили каменную «четыредесячкую церковь».

Рядом с кончанским храмом находилась кончанская вечевая площадь, здесь же происходило судопроизводство. Строились кончанские церкви, вероятно, на средства, собранные со всего конца.

Экономической стороной функционирования церквей занимались церковные старосты — именно они, судя по сохранившимся купчим грамотам, заключали сделки на покупку-продажу, сдачу в аренду и обмен земли[236]. Как пример можно привести грамоту XV в. о такой аренде: «Се аз Сидор Семенов сын взял есма у Немона Яковлева сына, от старосты церковного, землю на усть Лявли реки на горы роспаш топорная земля Обарковскои участок. А празгу отдавать с той земли Сидору по алтыну на год Пречистои в дом до писцов. А великого государя напишут писцы и та земля и в книги, ино давать празги по два алтына Пречистои в дом. А оброчить ту землю писцы, ино давать по алтыну на год празги Пречистои в дом. А та земля Сидору сеять, и орать, и парить, и пожни очищать. На то послуси: Ефим Лукин сын Глазоимин да Исак Никифоров сын Софьин тому писал»[237].

При обосновании своих прав на землевладение церковники ссылались на 29-е правило «святых апостолов», согласно которому «церковное богатство» — это «нищих богатство». Служители церкви доказывали, что их имения существуют ради «сирот, старости и немощи и в недуг впавших», что казна церквей — это «нищих кормление, и странной чади прилежание, сиротам и убогим промышление, и вдовам пособие, девицам потребы, обидимым заступление, в напастех поможение, в пожаре и в потопе, и пленным освобождение и искупление, в глад прекормление, в худобе, умирающим покров на гробы и погребание, а церквам и монастырем пустым подъятие, живым прибежище, а мертвым память». Всякое покушение на богатство церкви рассматривалось как величайшее преступление, за которое нарушители «да будут прокляти в сии век и в будущий»[238].