Читать книгу "Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов"

Эти сдвиги в материальной и духовной культуре вполне красноречивы; они вне всякого сомнения свидетельствуют о возобновившемся общественном движении. Что же касается более глубинного социального смысла этих перемен, то на этот счет могут быть высказаны только предположения, но предположения весьма вероятного свойства. Именно, если в массовом распространении железного оружия можно видеть признак возрастающего значения народного ополчения,[110] то производство огромных, причудливо-разукрашенных дипилонских ваз должно указывать на другое полярное явление — на рост значения тех, кто мог заказывать подобные предметы роскоши, т. е. богатых аристократов.[111] Более того, появление вновь роскошных гробниц вроде той, что была недавно обнаружена в Лефканди (на Эвбее), может свидетельствовать о выделении из слоя общинной знати отдельных сверхличностей «княжеского типа», главенствующих царей-басилевсов.[112]

Таким образом, уже на археологическом материале, понятом в русле античных представлений, можно констатировать углубляющееся социальное расслоение в греческом обществе XI-IX вв. Оставляя до поры до времени в стороне вопрос о роли и судьбе основной массы общинников, отметим, как особенно впечатляющее, формирование некой общественной элиты. Признание главенствующего положения этого аристократического слоя, в свою очередь, позволяет лучше понять заглавные черты архаической культуры, а вместе с тем и символику геометрической вазописи, в особенности ваз дипилонского стиля. Можно согласиться с тем, что в тяжелой, но гармоничной монументальности, в пестром, но, без сомнения, рационально разработанном декоре, в самих сценах греческих тризн или схваток нашла свое отражение сформировавшаяся модель аристократических ценностей —та же, что и воплощенная в корреспондирующих с дипилонскими вазами по времени и духу гомеровских поэмах.[113]

У Гомера отчетливо уже выступает ведущее, господствующее положение знати во всех сферах жизни — в духовной так же, как и в реальной, социально-политической, — а вместе с тем и соответствующий тип протоклассовой и протогосударственной организации — аристократический протополис. Этот последний является как своеобразный итог того общественного развития, которое схематично, но достоверно рисуется по данным материальной культуры начиная с середины XI в. Но если общее направление и итог этого развития нам в принципе ясны, то уточнения требуют отдельные детали, некоторые частные, но все-таки важные вопросы: что могло быть исходным пунктом, или зародышем, этого полисного развития, в каких материальных формах могли запечатлеться его первые шаги и как, собственно, отразились его результаты в образах античной эпической традиции.

Исходным генетическим ядром полиса, как уже указывалось, надо считать древнюю сельскую общину микенского и субмикенского времени, но не всякую вообще, а особенно выдававшуюся своею укреп-ленностью и жизнеспособностью, способную, в случае необходимости, стать общим убежищем всего племени,—то, что иногда называют эгей-ским протополисом.[114] При этом, помимо ландшафта, свою роль в выделении того или иного поселения в протополис могли сыграть старинные традиции — постольку, конечно, поскольку отдельным древним поселениям удавалось сохранить свои функции и свое значение также и после пертурбаций в конце II тыс. до н.э. на всем протяжении дальнейшего переходного периода. Справедливо замечает по этому поводу Г. Ф. Полякова: «Полисы возникали в различных условиях по отношению к своему культурному прошлому — к микенской культуре. Нельзя не предположить, что на возникновение полисов оказали влияние те культурные традиции и технические навыки и знания, которые никогда полностью не умирали после гибели микенского мира, особенно если учесть, что в ряде поселений прослеживается непрерывность обитания начиная с микенской эпохи». И далее она еще раз разъясняет свою мысль: «Как показывает археологический материал, в “темные века” развитие техники обработки металлов, керамическое искусство начались не на пустом месте, но опирались на стойкие традиции микенского времени. Следует заметить, что рост городов мог происходить не только в результате длительного разложения общины и постепенного отделения ремесла от земледелия, как обычно рисуют образование города при возникновении его в «чистых» условиях разлагающейся земледельческой общины».[115]

Иными словами, процессу урбанизации в послемикенской, архаической Греции могло содействовать то важное обстоятельство, что в ряде случаев он развивался не на пустом месте, а на основе, унаследованной от микенского или позднейшего, но тоже достаточно еще раннего времени.

В любом случае, однако, переоценивать урбанистические качества первоначальных протополисов не приходится, тем более, что наши сведения о них крайне ограничены. Как бы там ни было, в «темные» XI-IX вв. до н. э., — скорее, впрочем, к концу этого периода, — археологически выявляется не один, как заявляют иногда скептики вроде Ч. Старра,[116] а целый ряд таких послемикенских протополисов: Смирна на западном побережье Малой Азии (на перешейке, на выступе береговой полосы), Загора на острове Андросе (на отдаленной от моря плоской вершине), Эмпорио на острове Хиосе (на склонах высокого холма поодаль от моря) и др. По своему планировочному типу они были, согласно определению Ю. В. Андреева, либо, чаще, интра-вертными, когда помещения концентрировались в пределах укрепленной площадки, либо, реже, экстравертными, когда жилые кварталы выносились за пределы цитадели на склоны холма. Первый тип представлен Смирною и Загорой, второй — хиосским Эмпорио. Выбор типа поселения, очевидно, диктовался каждый раз стратегическими соображениями, поскольку главным назначением такого городища было служить убежищем для некоторой массы населения, сплоченной общностью происхождения и организации в более или менее крупное единство [117] .