Читать книгу "Пропавшие в раю - Альбина Нури"

– Леш? – пискнула Маруся, ощущая в желудке холодный противный ком.

– С добрым утром, – сдержанно отозвался муж, – проснулась?

– Да, доброе утро. Сейчас завтрак приготовлю, – Маруся старалась говорить спокойно и ровно, продолжая при этом бешено озираться по сторонам. Ничего подозрительного.

– Спасибо, я не очень-то хочу есть, – сказал Леша, появляясь в поле зрения, – поработаю немножко. Что-то голова побаливает.

– Выпил таблетку?

– Сейчас выпью. Думал, может, само пройдет.

– Нельзя терпеть головную боль, – на автомате откликнулась Маруся, – погоди, я сейчас вынесу тебе темпалгин. И водички, запить.

Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом Алексей слабо улыбнулся, отвел глаза и кивнул. Выглядит он и в самом деле неважно, отметила Маруся, скрываясь в глубине комнаты. Стараясь не смотреть по сторонам, не заправив кровать, она быстро пересекла спальню и вышла на кухню. Оставалась надежда, что жуткое существо ей просто померещилось, привиделось со сна.

Надежда испарилась, когда она услышала за спиной мерзкое хихиканье. Маруся вздрогнула и резко обернулась, но никого не увидела. С тех пор она никогда не оставалась одна. Уродец больше не показывался на глаза, но Маруся постоянно ощущала его присутствие. Он дышал ей в затылок, когда она сидела, двигался по пятам, куда бы она ни направилась. Маруся слышала его мелкие шаркающие шажочки, и руки ее дрожали от ледяного ужаса. Карлик вздыхал, прихахатывал, что-то негромко бормотал. Смотрел ей в лицо, когда она закрывала глаза и пыталась заснуть. Тенью вырастал за ее спиной, прикасался к ней, и прикосновения эти были отвратительны. Марусю передергивало от омерзения, и она сжимала зубы, чтобы не заорать.

Иногда, чаще всего, когда Маруся собиралась есть, комната вдруг наполнялась волнами удушающей вони. Невыносимо пахло гнилью, помоями, экскрементами. Иногда это был запах гниющей плоти. Маруся хорошо его помнила. Этим летом, когда умерла мама, было очень жарко. Температура доходила до тридцати шести градусов, и даже ночью становилось ненамного прохладнее.

Морга при деревенской больнице не было, и покойников хоронили по старинке, из дома. Раздутое, вспученное тело Ольги Петровны лежало в плотно закрытой комнате. Казалось, вот-вот туго натянутая кожа лопнет, и потечет густая зловонная жижа. Тело мамы постоянно обкладывали льдом из погреба, но это не помогало. Поначалу чувствовался лишь тонкий сладковатый запах, но очень быстро он становился сильнее, пока не сделался невыносимым. Голова кружилась, по лицу стекал пот, Маруся боялась сделать глубокий вздох, чтобы не потерять сознание, и дышала мелко и часто, как их собака Найда. В комнату невозможно было зайти, не прижав к носу платок, смоченный духами. После похорон Мария, старшая сестра, которой достался дом, вынесла вместе с мужем и братьями из комнаты все, что здесь было: занавески, ковер, диван, всю остальную мебель. Даже обои со стен пришлось сдирать. Запах въелся во все, отмыть, уничтожить, вывести его было невозможно. Оставалось только сжечь, что и было сделано.

Теперь этот запах смерти и гниения вернулся и преследовал Марусю. Она постоянно открывала окна, распахивала двери, вместе с тем отлично понимая, что это бесполезно. Запах, как и все остальное, жил только в ее сознании. Существо, как и сопровождающие его явления, не оставляло ее в покое ни на секунду: даже когда Леша был рядом, напоминало о себе. Но муж ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Он не мог помочь ей, да Маруся и не просила помощи, потому что прекрасно осознавала: Леша не поймет, не поверит, сочтет ее сумасшедшей. Младенцеподобный карлик был личным Марусиным кошмаром. Избавиться от него могла только она сама. Вопрос – как?

И очень скоро ей дали понять, как именно. Это случилось в среду, через десять дней после Осеннего бала, о котором, впрочем, Маруся совершенно позабыла, не подозревая, что муж там все-таки побывал. Алексей сражался со своими чудовищами, целыми днями торчал на заднем дворе, заглядывая домой только наскоро перекусить и поспать, и не замечал, что происходит с женой.

Маруся прибралась на кухне после обеда и привычно проглотила две капсулы лимонного цвета. Сильное успокоительное, которое она теперь пила в запредельно больших дозах, впрочем, оно все равно почти не действовало. Маруся сильно похудела: после смерти Алисы почти не ела, а теперь и вовсе смотреть не могла на еду. Как только она собиралась съесть что-то, появлялась невыносимая вонь, и у нее не получалось впихнуть в себя ни кусочка. Готовила исключительно для Леши. Он, погруженный в свои мысли, ел с неизменным аппетитом, не замечая, что жена каждый раз сидит за столом с нетронутой тарелкой. Ел, вставал, благодарил Марусю, выходил из кухни. А она опрокидывала свою порцию в помойное ведро и мыла посуду.

Так было и в этот раз. Маруся вышла из кухни и направилась в Алискину комнату. Дочь почти не успела обжить ее, пропитать собой, и все же это было место, где она бывала чаще всего. Марусе казалось, что отсюда ближе всего до той точки, где ее девочка находится сейчас. В этой комнате резче ощущались и боль от потери, и незримое присутствие Алисы. Марусю частенько тянуло сюда. Она заходила, садилась на дочкину кровать, поглаживала покрывало, касалась книг, одежды, украшений. Карлик, конечно, был где-то поблизости.

Маруся села на кровать и принялась перебирать вещи в Алискиной сумке, с которой девочка так и не сходила в новую школу. Рука нащупала толстую книжку в кожаном переплете, и Маруся вытащила на свет ежедневник. Машинально раскрыла, принялась листать. Хотя точно знала, что блокнот не может поведать ей ни об одном дне жизни дочери. Алиса не сделала ни одной записи. Нетронутые странички перелистывались с сухим печальным шорохом. Ежедневник был пуст, сух и скрипуч, как песок у реки.

Неожиданно блокнот едва заметно дернулся в Марусиных руках. И, прежде чем она успела что-либо сообразить, глянцевые страницы принялись перелистываться сами по себе, все быстрее и быстрее, пока наконец ежедневник не раскрылся точно посередине. На развороте, прямо на глазах у изумленной, перепуганной Маруси, стали проступать слова. Почерк был Алискин.

«Привет, мамуля! – писала ее покойная дочь. – Наверное, винишь себя в моей смерти? И правильно делаешь. Ты, только ты одна во всем виновата! Всегда меня бросала. Отшвыривала, как котенка. Сначала в деревне – оставила и отправилась в город развлекаться. Потом здесь. Притащила меня сюда, чтобы убить. Я тебе была не нужна, только мешала, я знаю. Ты меня никогда не любила так, как любишь своего драгоценного Лешеньку. А он же просто пользуется тобой, как домработницей. Попользуется и выбросит, как рваную тряпку. У него уже есть кем тебя заменить! И все же ты выбрала его, а до меня тебе не было дела. Знаешь, как я умирала? Я тебе расскажу. Приходи – и узнаешь. Я давно жду тебя. Хотя бы раз в жизни поступи, как хорошая мать, не оставляй меня здесь одну! Все просто, тебе надо только пойти за мной. Я тебя жду. Я тебя жду. Я тебя жду!»

Эти три слова упорно раз за разом появлялись и появлялись на странице. Невидимая рука не уставала прилежно выписывать их. «Я тебя жду». Маруся застонала и со слабым криком отбросила ежедневник на пол. По лицу ее текли слезы, нос заложило, в голове шумело. Она обхватила себя руками, закусила губу и завыла, как дворняга на луну. Потом медленно подняла голову, словно кто-то схватил ее за подбородок и заставил взглянуть наверх. Люстры на потолке не было. Вместо нее с крюка толстой змеей свисала веревка. На конце ее была завязана петля. А прямо под петлей стоял заботливо подставленный стул. «Я тебя жду».