Читать книгу "Печенеги, торки и половцы - Петр Голубовский"

Нужно при этом заметить, что лесная растительность сосредоточивалась по обеим сторонам этого пути, особенно между реками Воронежем и Доном, и между Осколом и Донцом[282]. С правой стороны эта река принимает реку Уды, берущую начало в Курской губернии, направляющуюся сначала на юго-восток и впадающую в Донец верстах в 10 ниже Чугуева. Еще ниже, около Змиева, впадает в Донец река Мож, верховья которой сближаются с верховьями Коломака, направляющегося в Ворсклу, которая принимает его несколько ниже Полтавы. Мы видели, что берега Можа и в прошлом столетии изобиловали лесами; водораздел между Можем и Коломаком, по «Книге Большого Чертежа», был покрыт лесами и болотами. Таким образом, из соединения этих двух рек образовалась природная оборонительная линия. Но для Северского княжества можно указать еще три линии с таким же характером. Самую южную представляла из себя река Мерл, текущая почти с востока на запад. Она впадает в Ворсклу. Следующая линия образуется самой Ворсклой, вершина которой заходит в Курскую губернию, и третья, самая северная, рекой Пслом. Такой характер местности более или менее способствовал безопасности Северского княжества. Но судя по фактам, правда, весьма и весьма немногим, есть возможность сказать, что Северские князья воспользовались этими естественными преградами для защиты своей области.

Река Ворскла. Современный вид

Необходимость заставляет нас коснуться здесь до сих пор еще спорного вопроса о городищах. Мы не находим нужным излагать здесь всех теорий относительно того значения, какое имели в Древней Руси эти сооружения, но должны только обратить внимание на тот факт, что все ученые, насколько нам известно, считали их остатками оседлой жизни, а не кочевнической. Мы видели уже примеры, что села и города, попадавшиеся под руку половцам, были разоряемы. Об этом нам говорят не только наши летописи, но и источники византийские. Нет ни одного примера, который бы указывал на жизнь кочевника в городе. Самый образ жизни, тесно связанный с обширным скотоводством, препятствовал заведению оседлости. Мы постоянно видим кочевников в движении, причем всегда с их вежами. Нужно было кочевнику попасть в среду оседлого населения, войти в весьма тесную с ним связь, чтобы он начал отвыкать мало по малу, с большим трудом от свободной жизни в степи. Лучшим доказательством сказанного нами служит образ жизни в Поросьских поселениях черных клобуков, о чем мы вскоре будем говорить. «Половцы, – говорит господин Аристов, – не были устроителями городов и, занимая оставленные другими народами городища, не могли укреплять и отстаивать их»[283]. Мы должны сказать более: половцы никогда не занимали этих городищ или городков для постоянного житья в них, а только временно для обороны. Для нас важно мнение господина Аристова, что городища существовали раньше появления кочевников в известной местности. Повторяем, что едва ли кто сомневается в принадлежности городищ оседлому населению. Точно так же не может в настоящее время приниматься во внимание и теория господина Ходаковского о религиозном значении городищ. Количество известных и описанных городищ в настоящее время доходит до крупной цифры[284]. Из их устройства и объема вполне видно, что они имели значение оборонительных пунктов.

Иногда они окружены двойными, тройными рядами валов, что было бы совершенно излишне при той роли, какую хотел им дать Ходаковский. Вопрос, по нашему мнению, сводится теперь уже к тому, чтобы определить отличительные признаки городищ древних и позднейших. Но это-то и представляет почти непреодолимую трудность. Несомненно, земляные сооружения отдаленных веков потом служили для обороны позднейшим поселенцам и переделывались ими сообразно с обстоятельствами, например согласно требованиям нового оружия, тактике новых врагов.

И вот, встречаясь с городищем, которое по своему виду могло бы быть отнесено к числу более поздних, археолог не может тем не менее приурочить его к известному времени, ибо всегда можно предполагать, что форма его есть уже позднейшая переделка более древней. Но и само время действует разрушительно. Оно изменяет вид городища, может придать ему ту или иную форму. Древнее по признакам городище в действительности может быть позднейшим сооружением, изменившим благодаря разным условиям свой вид. До сих пор не установлено ничего прочного в отношении этого вопроса и, как кажется, едва ли возможно какое-нибудь положительное решение. Придется, стало быть, отказаться от этих монументальных памятников старины при каких-либо исследованиях историко-географического характера? Если невозможно решение, то только общее; но что касается известного городища, взятого в отдельности, или группы городищ, то при помощи археологии и истории мы имеем право прийти к тому или иному заключению и приурочить его к какой-либо эпохе. Историк обязан обратить внимание на данные археологии и документальные источники, если они имеются для местности, где находится городище, и раз между их свидетельством и фактом существования тут земляного сооружения является связь, исследователь может смело отнести это укрепление к известному периоду истории народа, мало рискуя впасть в ошибку.

Господин Самоквасов в своем сочинении о городах Древней Руси указывает на факт существования гораздо большего их числа в домонгольский период нашей истории, чем нам известно из наших источников, приводя в доказательство известия летописи, в которых имена городов не указываются, а сообщается, например, в таком виде: «Половцы же взяша 6 городов Береньдиць и поидоша к Ростовьцю»[285]. Наши летописцы всегда называют нам местности, имена которых знают. Из приведенного известия это ясно видно: писавший знал имя одного города, именно Ростовца, – он и привел его в своем сообщении. Знай он названия шести и других городов, мы имели бы их имена. Если бы эти города были Торческ, Корсунь, Богуславль, Триполье, Неятин, то они бы и были поименованы. Кроме того, многих ли городов, названия которых нам известны, мы знаем местонахождение? Конечно, и следы большей части из них могли быть уничтожены рукою времени, но нельзя все-таки отрицать, что остатки некоторых из них в виде валов, рвов и сохранились. Можем ли мы, например, категорически утверждать, что сохранившиеся по берегам Удая городища, о которых нам сообщает Маркевич[286], не представляют собой остатков укрепленных поселений Переяславского княжества, некогда расположенных по этой реке? Из городов Поросья мы не знаем ни местонахождения Растовца, ни Неятина, ни Торческа, ни Товарова, ни Кульдеюрева, ни тех шести городов, о которых мы говорили. Между тем существует в области рек Стугны, Роси и Выси множество городищ[287]. Несомненно, какие-нибудь из них и есть остатки тех укреплений, местоположения которых мы не знаем. Мы имеем указание летописи, что уличи и тиверцы жили по городам, которые сохранялись даже в XII в. и, удивительное совпадение, по течению Днепра в прошлом столетии значатся городища. Некоторые из них сооружены неизвестно кем и когда, другие приписываются народу франков, то есть готам. Эти древнейшие укрепления строго отличаются от позднейших татарского и турецкого происхождения[288]. Весьма возможно, что это – разрушенные города двух упомянутых племен. Эти факты местонахождения городищ в тех областях, где по другим источникам некогда действительно существовали города, дает уже нам некоторое право пользоваться этого рода естественными памятниками в историко-топографических вопросах. Мы хотим сделать попытку определить границу Северского княжества со стороны половецких кочевьев, и тут немалую роль играют свидетельства этих памятников прошедших веков.