Читать книгу "Сэндвич с пеплом и фазаном - Алан Брэдли"

Я потопталась перед дверью, не желая отрываться от лицезрения этого рая.

Мои глаза изучали комнату, впитывая и запоминая каждую деталь.

Но погодите-ка!

Что это за предмет на боковой скамье – совсем рядом, слева? Такой странный и одновременно такой знакомый: черная коробка в ярд длиной и дюймов восемь-десять высотой?

Водородный спектрофотометр! О неужели!

Мое сердце бешено заколотилось.

Не просто какой-то там водородный спектрофотометр, а, во имя всего святого, водородный спектрофотометр Бекмана, модель DU, если я не ошибаюсь! Я видела его фотографию на страницах «Химических выдержек и взаимодействий». Этот малыш, насколько я знаю, может анализировать кровь и яды в ультрафиолетовой части спектра.

А только взгляните туда, в ту нишу!

Этот большой вертикальный тубус, так напоминающий серебряный дымоход и соединенный с помощью черного кабеля-пуповины с приземистым столиком, заставленным счетчиками и калибрами, – это же электронный микроскоп!

Господи боже мой! Во всем мире их всего несколько штук!

Тетушка Фелисити прямо мне заявила, что женская академия мисс Бодикот хорошо оснащена с финансовой точки зрения, и она была права.

Клянусь всеми святыми, как она была права!

Я с удивлением поймала себя на том, что облизываюсь и, кажется, даже пускаю слюни, и быстро утерла рот рукавом.

Как же я завидую девочкам по ту сторону двери! Я бы отдала полжизни, нет, всю жизнь, лишь бы оказаться среди них.

Но я не осмелилась вмешаться. Урок химии – священнодействие, и ведь вы не станете прерывать церковную службу, не так ли?

Я уже собиралась потихоньку уйти, как позади меня раздался голос:

– Что это ты делаешь, девочка?

Я резко обернулась и чуть не упала на нее. Я не слышала, как она подобралась ко мне, и причина этого была ясна: крепкие резиновые шины ее инвалидного кресла давали ей возможность перемещаться по коридорам совершенно беззвучно.

Я открыла рот, не зная, что сказать. Боюсь, что я уставилась на нее, как на зловещее привидение.

На миг мне показалось, что я столкнулась с Эдвардом Дж. Робинсоном[12]: раздражающее лягушиное лицо с толстыми губами, уголки которых опущены книзу, голова, слишком большая для коротенького тельца, черные угрожающие глаза под черными арками бровей, безжалостно уставившиеся на меня сквозь толстые стекла очков… как будто…

– Ну, девочка? Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Я была не в силах подобрать слова. Могла только изумленно смотреть на это странное создание и ее приспособления. Полиомиелит, предположила я, но не была уверена. Как жаль, что здесь нет Доггера, чтобы поставить верный диагноз.

Инвалидное кресло было спереди оборудовано чем-то вроде полочки или столика, словно детский стульчик. Здесь были все необходимые для жизни на колесах вещи: бумага, чернила, ручка, нож для открывания писем, марки, упаковка бумажных салфеток, коробочка с леденцами для горла, спички, пачка сигарет («Свит Капрал» – та же марка, которую курит Фабиан), фарфоровая чашка с блюдцем и – невероятно – большой чайник под чайной бабой: судя по размеру, это Коричневая Бетти[13].

– Ну? Ты что, язык проглотила?

– Да, – выдавила я.

– Да, мисс Моут, – поправила она.

– Да, мисс Моут, – эхом отозвалась я.

– Я тебя спросила, чем ты тут занимаешься. Соблаговоли ответить мне, будь добра.

– Ничем, мисс Моут, – сказала я.

– Чушь! Ты дергала ручку двери в мою лабораторию. Я тебя видела.

Ее глаза не отрывались от моих ни на секунду, и сейчас в их уголках появились морщинки, как будто ее забавляет мысль о том, что она загнала меня в особенно хитроумную ловушку.

– Я… я просто смотрела…

– Ты шпионила за мной! Признавайся!

– Нет, мисс Моут. Я просто смотрела на черепа.

– У тебя особенный интерес к черепам? В этом дело?

Я могла бы сказать правду и ответить «да», но не стала. На самом деле я с ума схожу от черепов, но вряд ли сейчас подходящее время в этом признаваться.

– Я никогда раньше не видела американского лося, – объяснила я, и моя нижняя губа чуть дрогнула. – У нас в Англии их нет, видите ли, и…

Ее рука задвигалась словно отдельно от тела, подняла бабу и налила чашку дымящегося чаю: судя по запаху, валерианового.

Я воспользовалась моментом, чтобы сменить тему.

– Я Флавия де Люс, – объявила я, как будто это все объясняет. Может быть, ей уже обо мне вкратце рассказали и упоминания моего имени окажется достаточно. И добавила, почти желая, чтобы это было правдой: – Новенькая.

– Я прекрасно знаю, кто ты такая, – ответила она. – Ты дочь Харриет де Люс, и могу тебе сказать, что это отнюдь не способствует таянию льда между нами.

О! Я бы могла такого ей наговорить, сказать столько замечательных острот.

Но я прикусила язык.

От страха?

А может быть, так и начинается зрелость?

– Да, мисс Моут, – сказала я, и, кажется, это был правильный ответ.

Многое в малом.

Multum in parvo.

– Я учила твою мать, – заявила она, продолжая буравить меня взглядом. – И буду учить тебя.

Это обещание? Или угроза?

– Да, мисс Моут, – чинно ответила я.

Когда ты на передовой, приходится учиться быстро, пусть даже для того, чтобы сразу сдаться.

Или притвориться, что сдаешься.

Скрипнув шинами по дереву и ухватившись за колеса, она развернулась и покатила прочь, уменьшаясь с каждой секундой, как персонажи в конце мультфильма, а потом и вовсе исчезла.

Мне послышалось или в конце коридора действительно раздался хлопок?

Глава 10

Кажется, это Аристотель первым сказал, что природа не терпит вакуума. Прочие, как-то: Гоббс, Бойль и Ньютон, – взобрались на трибуну Аристотеля намного позже. Но несмотря на их гениальный коллективный мозг, эти блестящие джентльмены были правы лишь отчасти. Природа и правда не терпит вакуума, но в равной степени она не терпит и давления. Если задуматься хоть на секунду, это становится очевидным, не так ли?