Читать книгу "Горячий айсберг 2011 - Александр Рявкин"

Он уже подозревал, что о нем забыли, образ безымянного полковника приобретал все более таинственные черты. Но не забыли. После первого лейтенантского отпуска ему было предписано прибыть в управление кадров округа. Там ему вручили командировочное предписание в Москву и адрес академии. Туда же переправили и личное дело.

Москва. Академия.

Август 1997 года

В этой «хитрой» академии Родин на «отлично» сдал вступительные экзамены, прошел трехступенчатый профотбор, и серьезные дяди предложили ему обучаться, как он и ожидал после беседы с полковником, на факультете восточных языков. Пояснили еще раз, что физиогномические особенности позволяли, в случае чего, говорить о том, что в роду имеются восточные корни.

И начались напряженные, как конвейер, занятия. От одного обилия предметов голова шла кругом. Родин порой с тоской вспоминал вольготный режим обучения в военном училище. Слушателей готовили к реальной работе за рубежом. Преподаватели были профи своего дела и доходчиво объясняли, почему «матчасть», то есть язык, и все премудрости жизни на Востоке надо знать только на «отлично». Тут и вспомнил Родин правила дяди Васи Чемезова: «Есть только первое место. Есть победитель, остальные – проигравшие». Ну, а в этой системе побежденный проигрывал гораздо больше, чем первое место.

– Если в беседе с правоверным, – поучал преподаватель арабского языка, подполковник Махмудов, – даже в самой отвлеченной беседе, ты его неправильно понял, да еще ответил невпопад, он сразу поймет, что ты – чужой. И если агент утверждал, к примеру: «Я, мол, башмачный кали, сам из Бейрута», а у самого рязанский акцент, его убивали при первом удобном случае. Как бешеную собаку. Как оборотня. На всякий случай. А всемогущий Аллах разберется, справедливо или нет…

Поэтому глубинное, безупречное знание языка и обычаев Востока – это вопрос жизни и смерти. Середины не было. Родин и его товарищи по факультету даже не подозревали, какой объем знаний надо усвоить. Они не просто учили язык, они погружались в совершенно иное, кардинально противоположное, чуждое мировоззрение. И если не впитать в себя эту другую многовековую культуру, то на ближневосточной земле, на практике, это приводило, по опыту неудачников, к печальным последствиям.

Родин на своей шкуре понял, что такое арабский язык, который, оказалось, входит в тройку сложнейших. Он необычен тем, что там иное, нежели в русском языке, построение фраз. И оно не произвольно, это построение, а связано с тем, что арабы совершенно по-другому относятся к окружающему миру, фатально, философски и с мыслями об Аллахе. Они смотрят на мир другими глазами, с иным восприятием… И надо было научиться мыслить не по-европейски, не в европейских традициях, а по-восточному… Через обороты речи, через язык, через погружение в культуру все это медленно постигалось, и слушатели факультета начинали смотреть на мир, мыслить и говорить, как настоящие арабы. Когда же ловили себя на этом, осознавали глубинные метаморфозы, произошедшее с ними, им становилось страшно…

…Через год, постигнув тонкости арабского языка, изучив достаточно глубоко курс ислама, Коран, исламскую культуру, несомненно, имеющие мощную убедительную силу, Влад в какой-то момент почувствовал перевоплощение, не только духовное, но и физически каждой клеткой своего тела он стал ощущать двойственность своего мировоззрения. В нем жили, как на одной коммунальной кухне, славянин, с православными традициями и мусульманин, со всеми вытекающими последствиями. Рухнули, изменились привычные стереотипы, и он вдруг увидел мир одновременно в двух плоскостях: за окном – Москва, а в сознании – исламский мир. Чтобы хоть как-то понять непосвященному это искаженное восприятие, надо взять два бинокля и в один смотреть одним глазом на увеличение, а другим глазом во второй, перевернутый бинокль – на уменьшение. И вот такой кошмарный диссонанс выдерживали не все. Первыми ушли те, кто понял, что арабский язык им никогда не изучить в той степени, чтобы не лишиться головы.

Были и совсем печальные случаи – психика слушателя не выдерживала сумасшедших нагрузок, и человек просто сходил с ума, потому что голова, как перегруженный компьютер, «зависала», не в силах совместить две картины мира, наложить одну на другую. В результате – раздвоение сознания, то бишь клиническая шизофрения. Несколько слушателей вместо диплома и командировки на Ближний Восток отправились в «Кащенко». Нет более тягостного впечатления, когда твой однокурсник сначала кажется немного странным, а потом неожиданно видишь явное безумие, бред, агрессию, навязчивые идеи. И уже вместо знакомого славного парня – его жуткое отражение в кривом зеркале. Влад испытал это, когда ему пришлось везти в психиатрическую больницу Богдана, своего товарища – однокурсника. Помешательство было серьезным, из серии буйных, всю дорогу он вырывался, подбивал Влада устроить засаду на террористов методом угона самолета, пытался что-то цитировать из Корана. И Родин успокаивал его, говорил, что прямо сейчас они едут в «Шереметьево»… На всю жизнь Влад запомнил его надрывные крики: «Социалистическая революция в опасности! Дай мне пулемет Калашникова. Ты что, не видишь – кругом одни враги!»

Когда преподаватели понимали, что «мусульманское нутро» у слушателей обретало свое персонифицированное «Я», им начинали поручать уже особого рода спецзадания, сначала, естественно, на территории матушки-России. Спецификой слушателей была военно-экономическая деятельность, и задания заключались в налаживании взаимодействия с иностранным контингентом – представителями компаний Ближнего Востока. Учили также собирать разведданные военно-технического характера, новинок вооружения в странах ближнего и дальнего зарубежья. Влад находил в этой работе особое удовольствие. Он обзавелся именем Абдулла и легендой, что является сыном муллы из предместий Казани. Его принимали за своего брата-мусульманина, он назывался представителем оборонного предприятия «Росвооружение» и быстро находил общий язык с военно-техническими специалистами или крупными поставщиками – перекупщиками оружия.

На последнем курсе Родиным заинтересовались спецслужбы, и ему предложили обучаться дальше уже с уклоном на будущую работу.

Москва. Июль 1999 года

Учебу Родин закончил с красным дипломом. Выпуск переводчиков проходил на Поклонной горе. В тот день их много фотографировали. И не только родные, друзья, близкие. Под видом гостей ходили и снимали строй выпускников парни в американских костюмах, явно не с рязанскими лицами. Конечно, те, кто дал согласие работать в дальнейшем в ФСБ или СВР, на торжественный выпуск не приходили. Американцы это прекрасно понимали, но, как гораздо позднее выяснилось, ничего впустую они не делали. Подкупили обычного прапорщика-кадровика из академии, и он сплавил им за американские доллары списки и фотографии слушателей всех курсов и факультетов. Территория вуза на площади Ильича, конечно, была закрытой, но вокруг возвышались многоэтажки, и америкосам никакой проблемы не составляло проводить оттуда «фотосессию» слушателей на всяческих построениях. Все это было несложно, задание для разведчика-стажера. Ну, а потом ЦРУшники брали списки выпускников, сравнивали, и те, кто не был в строю на Поклонной горе, становились, следовательно, «сварщиками» – сотрудниками СВР, ГРУшниками или «обнаруживались» в других спецслужбах.