Читать книгу "Мое большое маленькое Я - Фабио Воло"

Почему? Почему?

На этот вопрос не найти ответа, и если вовремя это не понять, можно сойти с ума.

Невозможно было исправить то, что случилось, — прошлое нельзя изменить. Зато можно было изменить сам вопрос. Пора было прекратить спрашивать «почему?», пришло время задуматься над тем, как превратить это горе во что-то конструктивное. Как дать ему выход и преобразовать его.

Иногда мы почти боимся, что люди не поймут всей глубины нашего горя, когда мы снова начинаем улыбаться после пережитой трагедии. Возможно, это правда: когда умирает близкий нам человек, он продолжает жить в нас самих. Мы должны принять его в своем сердце, мы должны дарить ему самую счастливую жизнь, на какую только способны. Когда сейчас я думаю о Федерико, боль утраты уживается во мне с улыбкой, той улыбкой, которая всегда сияла на его лице.

После его смерти прошло почти три года, и моя глубокая боль превратилась в мощную силу. Федерико навсегда останется моим лучшим другом: наша дружба не изменилась, она лишь трансформировалась.

— Федерико, не оставляй меня. Никогда не бросай меня! — повторял я в первые дни после его смерти.

И он ни разу не бросил меня.

9 Кулон для Софи

Франческа не выносит, когда трогают ее пупок. Я не знаю почему, да и сама она тоже не знает. Интересно, акушерки надавливают на ее пупок, чтобы ускорить роды? Во время нашей первой близости я провел рукой по ее животу, и она подскочила, будто ее укололи булавкой.

— Извини, просто мне неприятно, когда пальцами трогают мой пупок.

— Я не знал.

— Я даже не знаю почему. Представляешь, это единственная настолько чувствительная точка на всем теле. Я совсем не боюсь щекотки, но вот пупок у меня был всегда какой-то странной точкой.

— Тогда ты могла бы быть Адамом или Евой.

— Почему?

— Потому что у них не было пупка.

— Как так?

— Они жили без пупка, потому что мать их не рожала, у них даже не было детства.

— Я об этом никогда не думала. Как странно все-таки — я говорю не о пупке, а о детстве. Адам и Ева никогда не были детьми… как жалко!

— Да… первородный грех!

Все дни после смерти Федерико я жил в безнадежном отчаянии. Я не думал, что в жизни могут наступить такие леденящие времена. Но в те дни меня пронизывал страшный холод. Мне не хватало тепла, я искал человеческой теплоты, которая могла бы согреть мою душу. Как изголодавшийся зверь, я рыскал в поисках ощущений, которые заставили бы вновь забиться мое сердце. Словно призрак, жаждущий обрести плоть, я вымаливал для себя хоть немного настоящей, живой жизни. Я попал в тяжелое положение и хотел вырваться из него, я искал окно, из которого мог бы увидеть голубой просвет среди облаков. Я обращался к Федерико, обращался к Богу, у того и у другого я просил ответа и просветления. Я мечтал о том, чтобы добрые руки прикрыли и защитили меня, я хотел почувствовать, как кто-то так сильно прижимает меня к своей груди, что я как бы растворяюсь в его теле.

Я искал семейной теплоты. Я каждый день приходил ужинать к отцу с сестрой, в надежде получить от них немного тепла, поддержки и ощущения семьи. Я понял, что семья — это не просто отец, мать, сестры и братья, а чувства, которые их всех объединяют. Я уже давно отдалился от своих родных, но все равно надеялся на их помощь.

Мой отец держал мастерскую, а сестра занималась бухгалтерией — кассой, накладными, счетами.

Чем чаще я к ним приходил, тем яснее понимал, что и там для меня нет места. К тому же я уже давно жил отдельно от них.

Как-то вечером я зашел к ним, и пока сестра готовила ужин, а отец сидел на диване и смотрел телевизор, я зашел в комнату, в которой спал в детстве.

Сейчас ее стали использовать как кладовку и гладильню, но обстановка осталась той же, что и раньше. На стене все еще висела моя фотография, сделанная во время первого причастия, там же были снимки семейного отдыха на море и детские фото Федерико и моих друзей. Над кроватью на плакате по-прежнему красовался Брюс Ли с расцарапанной грудью.

На постели лежало выглаженное и сложенное стопкой белье. Я переложил его и лег, вытянувшись во весь рост.

Как только я снова оглядел свою комнату, уже лежа на кровати, воспоминания унесли меня в далекий мир детства. Стены комнаты были оклеены цветочными обоями. Кровать стояла у стены. На уровне подушки сходились две полосы обоев, и в этом месте я надорвал одну полосу. По вечерам я ковырял пальцем в образовавшейся щели. Это помогало мне думать. Под этим куском обоев прятались важные секреты и детские признания. Этот кусок обоев стал моим надежным сообщником.

Я снова просунул палец под обои. В доме было много малозаметных деталей, на которые я постоянно обращал внимание. В ванной, например, сбоку от унитаза стояла отопительная батарея, и на кромке третьей секции справа застыла капелька краски. Можно было еще разглядеть под слоем краски волосок от малярной кисти. Я много раз пытался ногтем отодрать эту капельку от батареи, но у меня ничего не получалось, так что она до сих пор еще там. Я никогда не говорил о капле краски своим домашним, но мне было любопытно узнать, обратили ли они на нее внимание. Я к этой капле испытывал дружескую привязанность, и до сих пор, когда захожу в ванную в родительском доме, я обязательно на нее смотрю.

Именно эти недоделки и дефекты стали дороги мне, с ними дом был родным и приветливым.

Так же дорога была мне и наклейка, которую бабушка нашла в плавленом сырке, а потом прилепила к стене на кухне. Наклейка оставалась там годами, и, когда я навещал бабушку уже взрослым, я непременно бросал взгляд на стену. Кухня без этой наклейки казалась бы мне чужой.

Лежа на своей детской постели, я прикрыл глаза, и перед моим внутренним взором всплыли многочисленные эпизоды из моей жизни в этом доме. Вспомнил я и причины, побудившие меня мечтать о том времени, когда я сбегу из дома и буду жить отдельно.

Пока я был маленьким, у меня с семьей, к которой я относил отца и сестру, были вполне нормальные отношения. Но когда я стал подрастать, что-то в наших отношениях сломалось. Скорее они сломались, когда моя мама улетела на небо.

Одним из самых приятных воспоминаний, относившихся к тому времени, когда моя мама еще была со мной, был образ смеющегося отца. Сколько лет прошло с тех пор? Когда я в последний раз видел смеющегося отца?

Когда он возвращался с работы, я уже ждал его, чтобы поиграть с ним, но отец часто сильно уставал и не мог со мною возиться. Он очень редко сразу же соглашался поиграть. О лучшем я и не мечтал. Мне было не важно, хватит ему сил на игру или нет. Я стал бы играть с ним, даже если бы он валился с ног от усталости. Я был готов уложить его спать прямо на полу, рядом с моими машинками. Тогда я прижался бы к нему сбоку и делал вид, что тоже сплю вместе с ним. С моим героем.

Однажды, в один из редких дней, когда он сразу согласился поиграть со мной, я сказал ему что-то про свою машинку, и он громко рассмеялся. Я услышал сверху смех отца, и меня словно окатило счастьем. Я отплатил отцу таким же смехом, я был страшно рад, что отцу хорошо со мной.