Читать книгу "Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас"

Преподобный вздохнул и повертел головой, разминая шею. К заботам по колледжу прибавлялась перспектива провести вечер в компании словаря, кроме того, накопилось множество мелких дел: бумаги не разобраны, книги стоят на полках как попало, на столе высилось по крайней мере двенадцать бумажных пиков, каждый из которых венчал кучу документов, требующих внимательного изучения. Он обмакнул перо в чернильницу, и на бумаге появился список дел на ближайшие три дня. Довольный результатом, преподобный положил лист посреди стола и пошел переодеваться к ужину.

Когда преподобный Мюлер вышел наконец из дому, яркое, как апельсин, солнце садилось в сосны за Тепебаши. Преподобный остановился на гребне скалы, нависавшей над Босфором, заслонил глаза от слепящего света и вгляделся в даль пролива: немецкий броненосец скользил к Мраморному морю. Прямо под ним лежали зубцы Румелихисара, той самой крепости, откуда четыреста лет назад Мехмед Фатих вел осаду Стамбула. Попечители не ошиблись, выбирая место для колледжа. Да, в уставе Робертса было записано, что цель учреждения — «учить молодежь Османской империи, нести ей знания о современном мире», но мало для кого было секретом, что часть американского персонала колледжа, как и сам преподобный, сотрудничала с Военным министерством на постоянной основе. Он не видел в этом никакого противоречия, никакого конфликта интересов. Если можно служить своей стране и в то же время обучать детей другой — что в этом плохого? Досадно только, что иногда сбор информации уводил его так далеко от исполнения обязанностей ректора Робертса, его главнейшей заботы.

Преподобный Мюлер спускался с холма по тропинке, которая змеей вилась через древнее кладбище. Время не пощадило его. Место было жутковатое; на надгробиях, каждое из которых венчала высеченная из камня феска или тюрбан покойного, было не разобрать надписей. Он старался не думать о костях, по которым шел, и о плоти, когда-то облекавшей их. Джеймс миновал кладбище, и перед ним открылся вид на дом Монсефа-бея: старый ярко-желтый исполин расположился у самого берега. Внутри преподобному никогда не доводилось бывать, но он часто обращал внимание на особняк во время прогулок. Дом всегда напоминал ему о раскрашенном слоне, на котором он ездил однажды в Калькутте. Такие вот шутки шутит с нами память.

Подойдя поближе, он заметил живую гирлянду пурпурных удодов, — похоже, именно эту стаю он заметил на причале в день катастрофы. Он вспомнил, что ему и раньше уже случалось видеть этих птиц, только вот где? Преподобный вышел на дорожку, которая вела прямо к дому, и остановился посмотреть на птиц и перевести дыхание. Под мышкой у него был потрепанный томик адаптированных переводов из Геродота, который он захватил в самый последний момент. Джеймс заглянул под красную с золотом обложку, но тут залаяла собака, он вздрогнул. Этот момент никак бы не задержался в его памяти, не подними он голову и не заметь Элеонору, которая наблюдала за ним из окна. Когда она поняла, что ее увидели, она не улыбнулась и не помахала, не отошла и даже не попыталась притвориться, что ее внимание направлено не на него. Она просто стояла и смотрела пустым, ничего не выражавшим взглядом. Странный ребенок. Они замерли, разглядывая друг друга, потом преподобный отвернулся и постучал в парадную дверь.

— Прошу вас, — сказал дворецкий. — Преподобный Мюлер?

— Да.

— Прошу вас, проходите. — Он придержал дверь, пропуская гостя. — Я сообщу Монсефу-бею, что вы здесь.

— Чудесно.

В отличие от кричащего фасада передняя была обставлена изысканно, сочетая классический османский стиль со стилем Людовика XVI. Преподобный поправил шейный платок и осмотрелся. Будь он настоящим агентом, он бы не упустил случая пошарить в ящиках или, по крайней мере, обследовать замки на двери. Оглядевшись по сторонам, он решил хотя бы бросить взгляд на визитные карточки, лежавшие на столе. Ничего интересного, впрочем, нельзя же рассчитывать, что заговорщики открыто оставляют свои визитки в передних. Когда преподобный оторвался от созерцания карточек на столе, Элеонора стояла на лестнице и смотрела на него тем же пустым, слегка подозрительным взглядом. Даже издалека было заметно, что лицо у нее бледное и осунувшееся, глаза запали, а веки покраснели. В руке она держала листок бумаги и перо. Потом она сошла по ступеням, ступая осторожно, совсем как старушка.

Преподобный Мюлер шагнул навстречу, изобразил на лице сочувствие и сказал:

— Примите мои соболезнования.

Элеонорин подбородок вздрогнул, но она не произнесла ни слова в ответ.

— Он был честным человеком, — продолжил преподобный, — хорошим человеком и очень вас любил.

Она приложила палец к губам и покачала головой.

— Госпожа Коэн молчит со дня катастрофы.

Преподобный Мюлер обернулся и увидел бея, который стоял в глубине коридора.

— Когда ей хочется что-то сказать, она пишет на листке бумаги.

— Да, — ответил преподобный, — понимаю.

— Конечно, это не очень-то удобно, но она решительно отказывается разговаривать.

Они оба посмотрели на Элеонору, которая так и стояла у лестницы, после чего бей вежливо произнес:

— Позвольте проводить вас в столовую.

Преподобный сел слева от хозяина и напротив Элеоноры и предпринял еще одну попытку завязать разговор с девочкой.

— Так вы умеете писать? — спросил он, расправляя салфетку на коленях. — Это очень похвально. Кто же вас научил?

Элеонора взяла перо, написала что-то на листке и повернула, чтобы он мог прочитать: «Папа».

— Понятно, — он снова разгладил салфетку, — конечно, кто же еще.

Преподобному не удалось продолжить свои расспросы — в столовой появился господин Карум с тремя серебряными блюдами, которые он тотчас же поставил перед едоками. На ужин подали жареного ягненка с морковью на подушке из сладкого булгура. Компания за столом подобралась не слишком разговорчивая, но еда оказалась отменной. Ягненок был приготовлен именно так, как следует: хрустящая корочка снаружи и чуть-чуть крови у кости, морковь напоминала спелый фрукт, а булгур хранил нотки апельсиновой цедры, с которой его томили. Единственное, чего не хватало за столом, так это беседы. Не считая дежурного обмена любезностями и просьб передать соль да мерного позвякивания серебра по тарелкам, они ели в полной тишине.

— Интересные настали времена, — попытался завязать разговор преподобный.

— Совершенно с вами согласен.

— Не помню таких беспорядков и неразберихи со времен нашей гражданской войны. Махдисты, сербы, армяне, евреи — все требуют невесть чего. Весь мир чего-то требует.

Бей кивнул с задумчивым видом.

— Покричат и перестанут, — сказал он.

— Но многие считают, что наступает заря новой жизни.

— Мало ли кто что считает.

Преподобный отрезал ломтик мяса и тщательно прожевал его, прежде чем повторить попытку вовлечь бея в спор.

— Находятся люди, которые говорят, что скоро вся политическая система решительно переменится.