Читать книгу "Девушка с жемчужиной - Трейси Шевалье"

Я каждое утро неохотно выкладывала те краски, что он просил. Однажды я вдобавок выложила еще и синюю. Когда я это сделала во второй раз, он сказал мне:

— Не надо выкладывать ультрамарин, Грета. Только то, что я прошу. Зачем ты его выложила, когда я не просил?

В его голосе слышалось раздражение.

— Извините, сударь. Просто, — я глубоко вдохнула, — на ней ведь синяя юбка. Я подумала, что вам понадобится синяя краска. Вы же не оставите ее черной?

— Когда я буду готов, я попрошу.

Я кивнула и продолжала протирать львиные головы на стуле. У меня щемило душу. Мне не хотелось, чтобы он на меня сердился.

Он открыл среднее окно, впустив в комнату холодный воздух.

— Поди сюда, Грета.

Я положила тряпку на подоконник и подошла к нему.

— Посмотри за окно.

Я посмотрела. День был ветреный, по небу неслись облака и скрывались за шпилем Новой церкви.

— Какого цвета облака?

— Как какого? Белого.

Он слегка приподнял брови:

— Ты уверена?

Я еще раз поглядела на облака:

— И серого. Может быть, пойдет снег.

— Ну-ну, Грета. Попробуй еще раз. Вспомни свои овощи.

— Овощи, сударь?

Он нетерпеливо дернул головой. Я опять его раздражала. Мне свело скулы.

— Вспомни, как ты отделяла разные оттенки белого. Репа и лук — они одного цвета?

Вдруг я поняла:

— Нет. Репа зеленоватая, а лук желтоватый.

— Вот именно. Так какие же оттенки ты видишь в облаках?

— Там есть немного синевы, — сказала я, вглядевшись в облака. — Да, и немного желтизны, и прозелень!

Я пришла в такое возбуждение, что показала рукой, где проглядывает прозелень. Всю свою жизнь я глядела на облака, но сейчас мне показалось, что я вижу их в первый раз.

Он улыбнулся:

— Если присмотреться, чисто белого цвета в облаках мало, однако люди говорят, что они белые. Теперь ты понимаешь, почему мне пока не нужна синяя краска?

— Да, сударь.

На самом деле я не понимала, но мне не хотелось в этом признаваться. Мне казалось, что я почти поняла.

И когда он начал класть мазки поверх «неправильных» цветов, я поняла, что он имел в виду. Он добавил голубой краски к юбке, и она стала синяя с проблесками черного — более густыми в тени и светлее у окна. К стене он добавил желтой охры, через которую кое-где просвечивал серый цвет. Стена посветлела, но не стала белой. А я обнаружила, что, когда на стену падает свет, она становится не белой, а смесью многих цветов.

Самое трудное было изобразить кувшин и поднос: в них были и желтые, и коричневые, и зеленые, и голубые оттенки. Они отражали узор на скатерти, жилетку на девушке, синюю ткань, брошенную поверх стула, — в них было все, что угодно, кроме настоящего серебристого цвета. Тем не менее это были те самые кувшин и поднос.

После этого я стала внимательно вглядываться в цвета окружающих предметов.

Когда он попросил меня помочь ему изготовлять краски, мне стало гораздо труднее скрывать это от остальных. Однажды утром он привел меня в чердачную комнату, в которую вела лестница из кладовки, прилегающей к мастерской. Я там никогда раньше не была. Это было небольшое помещение с крышей, спускавшейся под крутым углом. Свет в нее проникал через окошко, из которого была видна Новая церковь. В комнатушке почти не было мебели, кроме маленького комода и каменного стола с углублением, в котором лежал камень, похожий на яйцо с отрезанным кончиком. Я видела такой же стол на отцовской фабрике изразцов. На столе стояли еще миски и мелкие тарелки, а у маленького камина лежали щипцы.

— Я хочу, чтобы ты выучилась растирать мне краски, Грета, — сказал он. Он выдвинул ящик комода и достал оттуда черную палочку длиной в мой мизинец. — Это — обожженная слоновая кость, — объяснил он. — Из нее делают черную краску.

Он положил палочку в миску и добавил кусочек какого-то пахучего смолистого вещества. Потом взял в руки камень, который он назвал «толкушкой», показал, как ее надо держать и как, наклонившись над столом, давить на нее всем телом, чтобы измельчить кость. Через несколько минут у него в миске была однородная черная паста.

— А теперь попробуй ты.

Он ложечкой выгреб черную краску из миски и положил ее в маленький горшочек. Потом достал еще кусочек слоновой кости. Я взяла толкушку и наклонилась над столом, стараясь принять ту же позу, что и он.

— Нет, рука должна лежать вот так, — сказал он, положив свою руку поверх моей. Его прикосновение привело меня в такое смятение, что я выронила толкушку, которая скатилась по столу и упала на пол. Я отскочила от хозяина и наклонилась за толкушкой.

— Простите, сударь, — пробормотала я, положив толкушку обратно в миску. Больше он ко мне не прикасался.

— Подними немного локоть, — скомандовал он. — Вот так. Теперь нажми плечом и крути кистью.

Мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы истолочь палочку, — мои движения были неловкими, и при воспоминании о его прикосновении у меня колотилось сердце. Кроме того, я была меньше его ростом, и мне было неудобно делать необходимые движения. Но по крайней мере от постоянного выжимания белья у меня были сильные кисти рук.

— Немного мельче, — сказал он, поглядев в миску Я толкла еще некоторое время, пока он не решил, что паста готова. И велел мне потереть ее между пальцами, чтобы запомнить, какая она должна быть на ощупь. Потом выложил на стол еще несколько кусочков слоновой кости.

— Завтра я покажу тебе, как растирать свинец. Это гораздо легче, чем кость.

Я смотрела на кусочки слоновой кости.

— В чем дело, Грета? Уж не боишься ли ты каких-то косточек? Они такие же, как и гребень, которым ты расчесываешь волосы.

У меня никогда не будет возможности прибрести такой гребень. Волосы я расчесывала пальцами.

— Дело не в этом, сударь.

Все то, о чем он просил меня раньше, я могла сделать во время уборки или похода на рынок. Никто, кроме Корнелии, ничего не заподозрил. Но чтобы растирать краски, нужно время. Я не смогу это сделать в то время, которое мне отведено для уборки мастерской. И я не смогу объяснить хозяевам, почему я ухожу на чердак, вместо того чтобы заниматься своими обычными делами.

— Мне понадобится на это много времени, — пролепетала я.

— Когда приобретешь навык, все будет получаться быстрее.

Мне страшно не хотелось возражать ему или отказывать в его просьбе — в конце концов, он был моим хозяином. Но я боялась навлечь на себя гнев женщин.