Читать книгу "Запретный мир - Илья Новак"

Это не способствовало здоровому пищеварению, добрым взаимоотношениям с редакторами и вообще со всем окружающим миром. Наоборот. Потому, собственно, именно в Междулужье родился поэтический жанр, названный впоследствии «хулительной поэмой» или, согласно другой критической школе, «матерным бурлеском».

– Чтоб вы сдохли! – орал Зигрия Матхун, брызгая медовой слюной. – Вы – ленивое… ух!… отродье, не ведавшее слога дивный ритм»! Вонючие… – а, дьявол!..– «…поставщики бульварных безделушек, где гений отродясь не ночевал»!

Вообще-то, Зигрия хотел назвать их «ленивым стадом» и «вонючими неумехами», но цитаты сами собой соскакивали с его языка, не давая проходу обычной нормативной ругани.

Гладия, стараясь отвлечься от криков, мучительно соображала, что за воспоминание прикрытой темным плащом тенью недавно вышло на берег ее сознания. Тут Матхун перенес свой гнев на помощницу.

– Ты тоже хороша… ну, ё-моё!.. – Он хотел сказать «глупая гусыня», но, отпихнув тощим плечиком это хоть и банальное, но добротное выражение, из его рта выскочило вдруг какое-то невероятное: – «…Прожженного деляги от искусства срамная секретарша-буквоедка, поэта не впустившая за двери!»

Призрак-воспоминание завернулось в плащ и, голосом тени покойного отца Матхуна пробормотав: «Прощай! Прощай! И помни обо мне!» – степенно удалилось в океан ее подсознания. Хахмурка нахмурилась и холодно произнесла:

– Значит, ты – деляга от искусства?

– Что? – не понял Зигрия, который мало разумел в поэзии и не вникал в суть произносимых им цитат.

Гладия принялась пояснять монотонным, нудным голосом:

– Ты назвал меня секретаршей… Очень хорошо, я действительно в некотором роде секретарша. Буквоедкой… ладно, если подразумевать под этим склонность к порядку, то я – буквоедка. Но я твоя секретарша-буквоедка, а тогда ты – деляга, по твоему собственному утверждению, от искусства. Что абсолютно, в корне неверно. Деляга… ну, это еще так-сяк, но к искусству ты имеешь такое же отношение, как я… – она всего на секунду замешкалась и разродилась сравнением, на которое любой отравленный желчью бард Междулужья не колеблясь обменял бы лютню своей персональной музы: – …как я – к синхронному плаванию в голом виде, зимой, посреди океана при полной луне.

Воцарилась озадаченная тишина. Хамелеоны, развесив уши разных оттенков, форм и размеров, затаив дыхание, слушали. Зигрия Матхун открыл рот, схватил кружку, осушил ее одним глотком, после чего разразился ухающим надрывным хохотом.

– Видимо, что-то в моих словах, – отметила Хахмурка голосом, которым можно было бы разрезать тончайшую шелковую нить на две ниточки потоньше, – показалось тебе немного забавным.

– Гладия!..– давясь смехом и выпучив глаза, прохныкал Зигрия. – Ну, что бы я без тебя делал? Я без тебя – как… а, бля!.. «…как без пера, чернил и вдохновенья»! Что такое луна? Не важно… Просто я вдруг представил тебя голой, плавающей ночью, по… посреди океана… си… си… синхрон-ха-ХА-ХА!!! – Корчась и мучительно содрогаясь, он откинулся на стуле.

Со стороны хамелеонов донесся приглушенный смешок, и Хахмурка, поджав губы, метнула туда пронзительный взгляд. У нее имелся опыт в таких делах, и по напряженно застывшим уголкам рта она определила, что усмехался Каплун Лхасса. Ох, как много таких вот тихих насмешников приходилось ей вычислять и изничтожать во время своей предыдущей неблагодарной работы! – и Гладия сделала зарубку в памяти, последнюю пока зарубку в очень длинном ряду ей подобных.

– Но согласись, Глади, – продолжал Матхун, вытирая брагу с бороды. – Ты взяла на себя проведение этой операции. Сказала старине Зигрии – сиди тут, я все устрою. А что в результате? Куча этих тупых болванов упустила всего-навсего троих… а они, возможно, знали, где моя сестрица с помощницей. И руководила этим упущением ты.

– Да, – подтвердила Хахмурка. – Но позволь напомнить, что с самого начала я была против того, чтобы нанимать этих… – она чуть сморщила нос, – тупых болванов. Они твои люди, Зигрия. Твои… – ее голос засочился брезгливостью, – твои мужчины.

– Ну-ну! – Матхун поднял руки в примиряющем жесте. – Я знаю эту твою нелюбовь к слабому полу. Что ж, теперь говорить не о чем, они упущены и… ну, чтоб я сдох!.. «…Имеешь то, что ты имеешь, – пустой с утра желудок и пять тысяч непроданных томов прекрасных слов». Что будем делать дальше? Отправимся к Стене?

– Условия Посвященной Шанго четкие: претенденты на трон Арры должны преодолеть Путь Безумного Фуна, – возразила Гладия. – Кроме того, даже если мы двинемся по Длинным Лестницам вдоль Водопада, это займет слишком много времени. Можем не успеть. Думаю, что и Оторва Малина, и Свонна, и Лепесток Саакэ, которые не обязаны в этот раз преодолевать Путь, выступили уже сегодня утром. Ну а Путь откроется лишь завтра на рассвете. До него недалеко, и пока имеет смысл оставаться в городе. Но не здесь… – Она обвела взглядом трактир. – Я предлагаю выйти на улицу и прогуляться, Зигрия. У меня… – Гладия досадливо щелкнула пальцами, – была какая-то мысль, но…

– У тебя была мысль – и ты ее думала! – Казалось, лишь неимоверная сила воли помогла Зигрии Матхуну не расхохотаться над этим образчиком изящного юмора. – Что ж – «…покинем затхлые редакции чертоги! На волю, где простор и солнце светит!»

Дом был двухэтажный, зеленый с белым, построенный в ерническом псевдонародном стиле, с коньками на крыше и резными наличниками.

Несмотря на то что солнце еще только подбиралось к вершине Круглой Стены, над дверью горел розовый фонарь. Собственно, над дверями почти всех домов этого окраинного квартала горели такие фонари, и Белаван безуспешно гадал, куда это они попали. Деби в ответ на его вопросы лишь хмурилась и смущенно отводила глаза, а Гунь Ситцен, скабрезно шипя, называл его «счастливчиком», призывал «не робеть» и добавлял, что, в случае чего, он, Гунь, знает «хорошего лекаря».

Над дверями висела вывеска: ТРЕПАЛЯ.

Дебора постучала. Через некоторое время в приоткрывшуюся дверь, примерно на высоте пупка Деби, высунулась голова с запавшим носом и бессильно отвисшей нижней губой.

– Хотите поразвлечься, девочки?.. – Взгляд ярко-голубых глаз перекочевал с лица Деби на лицо де Фея, и гном несколько неуверенно добавил: – Мальчики?.. – Взгляд опустился к земле. – Гады ползучие?

– Сам ты!.. – возмутился Гунь. – Недомерок!

– Мы, конечно, приветствуем всяческие эксперименты. – Гном отодвинулся вглубь дома. – Наш девиз «Удовлетворение, удовлетворение и еще три раза удовлетворение», но… зеленый червяк…

– Так, блин! – Ситцен решительно зазмеился в дверь. – Каждый доходяга-сутенер будет тут строить из себя противника извращений и… апш-ш-ш!

Распахнув дверь, Бел ввалился в «Трепаля».

Сбоку, под стеной, стояла Савимур, и заточенное до бритвенной остроты лезвие ее короткого меча прижималось к шее Ситцена.

– Проклятый хамелеон! – рявкнула Сави.

Бел бросился на воительницу и сбил с ног. Его шпага и ее меч отлетели в сторону. Сжав друг друга в крепких объятиях, де Фей и Савимур покатились по паркету. Это закончилось тем, что Бел оказался лежащим спиной на полу, а воительница – грудью на Беле, обхватив его руками и ногами.