Читать книгу "База 211 - Алла Дымовская"

Но Лео не захотел, капитан Хартенштейн тоже. Он вообще не знал, что сказать. С одной стороны, парни получили по заслугам, подобного обращения с женщинами, черные они там или желтые, Вернер никогда не одобрял. Девушка отстаивала свою честь и отстояла всем на зависть. Но вот девушка ли? Он видел что видел, и это-то видение отказывался принимать за факт. Кажется, гауптштурмфюрер понял его беспомощность, потому что сказал:

– Никому и ничего не надо сообщать. Мои люди и так догадаются. Для ваших будет лучшей иная версия. За злостную попытку саботажа дисциплинарного режима все трое расстреляны мной на месте. Медведь сейчас зашьет тела в мешки, чтобы скрыть следы, а вы для наглядности похороните их в присутствии всего экипажа. Дабы не случилось бунта, приказываю оповестить ваш личный состав о том, что вы, капитан, полностью одобряете мои действия и что наша местная обстановка отныне равнозначна боевой.

– Будут шуметь, – неизвестно зачем и ни к кому не адресуясь, провозгласил с грустью Хартенштейн. – Но бойни я не допущу. Мой авторитет все еще очень велик.

– Если вы рассуждаете сами с собой – это превосходно, – гауптштурмфюрер скривил губы, – но лично мне нет до этого дела. Ваш экипаж – ваши проблемы. Моя обязанность предупредить. Если потребуются чрезвычайные меры, я не колеблясь ими воспользуюсь. Мы здесь слишком далеко от всего и от всех, чтобы позволить себе чистоплюйство… Не возражать, капитан! Извольте лучше исполнять ваши прямые обязанности. В том, что случилось, прежде всего ваша персональная вина, и худо будет, если вы этого не понимаете!

Вернер опять не нашел, что сказать, чтобы уделать этого подлого гауптштурмфюрера Ховена. А ведь великий визирь абсолютно прав, побери его преисподняя! Это он, Вернер, распустил команду, ведут себя, будто на пикнике, одна видимость порядка, а так – чистейший санаторий, за минувшие три недели хари нажрали на свежем воздухе, только держись.

– Завтра же погоню всю свору расчищать новый плац, красить казарму, если у вас найдется чем. Они у меня бушлатами метель станут ловить и в штабеля складывать, кто больше! – Вернер раскричался скорее от обиды на себя, чем в действительности хотел повысить голос. – Лопаты в руки и рыть шанцы! А строптивых на портомойню, пусть перестирывают дерьмо со всей базы! Утоплю в нужнике! Сам клистирными трубками передушу поганцев!

– Расчищать нам сейчас особенно нечего, тем более ваш дурацкий плац, – примиряющим тоном заметил Ховен, с обычным своим сладко-едким сарказмом. – В нужниках ваш план тоже потерпит поражение – там скорее ледорубом надо поработать, а вот утопить – это, знаете, вряд ли. Пока не придет «Швабия», красок и иных подсобных материалов я вам пообещать не могу, а метель ловите на здоровье. Впрочем, через день-два я займу весь наличный состав полезным трудом. Мы начинаем прокладку новой шахты, так что ваши дюжие молодцы придутся кстати.

Сэм дулся на Марвитца после случая в лаборатории целых два дня. Еще друг называется, хотя, может, Сэму это только так показалось. Может, Герхард видит их отношения иначе. Но все равно, пусть не друг, они теперь не чужие, а как-никак приятели. Линде посоветовал махнуть рукой на ветер, все эсэсовцы одним миром мазаны, одно и умеют, что тайны разводить да щеки дуть на пустом месте. Однако Сэм так не считал и про Герхарда ничего такого не думал. Во-первых, никакой он не эсэсовец, об этом Марвитц сам сказал еще в начале их знакомства. А во-вторых, его политические взгляды загадочны и туманны. Вроде бы Герхард и дорожил идеями Третьего рейха, поди попробуй при нем оскорби Великую Германию, фюрера и «знамя крови»! А уж Лео Ховена почитал за мать родную. С другой же стороны, от всяческих разговоров про чистоту арийской расы и национальное превосходство отплевывался, говорил: умники напридумывали, но это пройдет со временем, потому что дурость, и куда угодно далеко так можно зайти. Объяснения подобному феномену сознания Сэм найти не мог, тем более что, судя по всему, Герхард был человеком малообразованным, выводы всегда предпочитал простые и сложностей не любил. Хотя сам был ой-ой как непрост! И хитрости ему не занимать в обычном проявлении этого человеческого качества. Вот и сейчас, как только Сэм к нему ни подступал с расспросами о том, что тогда произошло в пятом лабораторном блоке. А он молчок. Знай себе усмехается, твердит одно и то же: погоди, мол, сам узнаешь со временем.

Между тем Сэма медленно и исподволь мучило нехорошее предчувствие. Точнее, некая фантастическая неопределенность. Ему, конечно, было не привыкать. Собственная его работа, опоганенная насмешками и сухими издевками, тоже лежала в плоскости далеко не обыденной, он вообще презирал расхожие клише о том, что под солнцем быть может, а чего никогда не случится. Природа, само собой, накладывает ограничения на бытие, но где именно проходит сия таинственная граница, Сэм понятия не имел и полагал, что даже мудрствующие лукаво светила науки об том понимают мало. Воображение его и всегда-то уводило в дальние края, откуда Сэм добывал невероятные решения и задачи, к коим те решения прилагались. Вот и нынче вольная фантазия потянула его за облака, сопоставляя и превращая факты в стройную модель. Однако много оставалось неясного, а забияка Марвитц напрочь отказывался от сотрудничества. Ничего, Сэм и без его помощи докопается до истины.

Вообще, на базе он как-то пообвыкся. Может, оттого, что никто, даже и гауптштурмфюрер Ховен, явно не считал Сэма врагом, а может, замкнутость и глухая удаленность от большого мира, жизнь на манер робинзоновской делали свое благое дело. Тем более что на самой базе начались некоторые движения. Прямо после похорон незадачливой троицы. Сэм, конечно, ни на пенс не поверил в официальную версию, но счел за лучшее промолчать и отговорил Линде излишне трепать языком. Ему ли, прошедшему уже неплохую школу выживания на войне, не знать, чем может обернуться недовольство солдатни, самопроизвольно переходящее в гнев. В конце этого пути всегда анархия и гибель, если обуздывающая сила не придет извне. А только извне ничего им не светит. Слишком далеко это извне. К тому же по базе ползли нехорошие слухи, то и дело прорывающиеся неподдельной тревогой. Нарушение «Швабией» графика постепенно становилось удручающей и всем известной реальностью. Потому единственная годная для дальнего плавания посудина вместе с ее экипажем обратилась в своего рода реальную, страховочную надежду, когда дело, не дай-то бог, дойдет до крайности.

Но жизнь на базе под зорким оком Великого Лео все же шла своим чередом. Например, сегодня за завтраком Вилли мимоходом сообщил, что надо тащить торпеду. Правда, не пояснил, какую и куда. А Сэм из принципа не спросил, хотя очень хотелось. Ему вообще хотелось взять и напроситься к Вилли в компанию, хотелось работы и общения с себе подобными, он уже понял из отрывочных замечаний, что Бохман – инженер грамотный и свободный в мышлении, впрочем, иначе его бы здесь не было. Но и напроситься в помощники в то же время означало пойти на поводу у гауптштурмфюрера Ховена. Ух, как Сэм разгадал его хитрющую игру! Никакого принуждения, никаких «пуля в лоб или в строй», а этакой тихой сапой через сводящее с ума безделье. Поглядишь, и строптивый бритт еще сам станет умолять, чтобы пристроили его хоть к какому занятию. И ведь прав оказался, вот уж действительно Великий Лео! За интересное дело Сэм бы сейчас многое отдал. Да и не выдержит он, все равно попросит, Сэм и это знал про себя. Однако потянет время, чтобы позлить и хоть чем-то отплатить за изуверскую хитрость.