Читать книгу "Интервью со смертью - Надежда и Николай Зорины"

– У тебя такой вид… – Он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово. – Будто за тобой гнались. Взъерошенная, глаза дикие. Ну вот, и на коленке ссадина. – Годунов присел на корточки и с озабоченным лицом принялся рассматривать мою коленку. Надо же, а я и не заметила, что ободралась. Еще одна улика.

– Ерунда! – Я прикрыла ссадину ладонью, отодвинулась от Годунова. – Намажу антисептиком, и все пройдет.

– И платье порвано, – не унимался он. – Посмотри, посмотри, целый клок на боку вырван!

Я оглядела себя в зеркало. Точно, дыра, и очень заметно, голая кожа проглядывает. Плохо дело! На улице на меня не могли не обратить внимания, не могли не запомнить. И платье испорчено, теперь его не наденешь.

– Что произошло, Кира?

– Да ничего не произошло, черт возьми! – вспылила я. – Просто гуляла, поскользнулась, упала, зацепилась…

А я ведь действительно зацепилась. Там, в подъезде, когда думала, что меня схватили. Получается, никто меня не хватал?

– Кирочка, – Лев Борисович подошел ко мне вплотную, положил руку на плечо – от его прикосновения мне почему-то сделалось зябко, – не сердись. Ты такая колючая в последнее время, нервничаешь, плохо спишь – я слышу, как ты ворочаешься по ночам, вскрикиваешь, бормочешь что-то.

– Да? – Я с удивлением на него посмотрела: вот еще новости, не знала, что он за мной шпионит!

– Меня это очень беспокоит. Понимаешь? Я и сам теперь плохо сплю, все слушаю, как ты там?

– Да все нормально, Лев Борисович, не беспокойтесь. – Я ему улыбнулась. – Честное слово, все хорошо.

– А сегодня с самого утра сама не своя…

– Разве? По-моему, утром все было нормально: мы так весело завтракали, потом вы поехали на рынок, а я стала писать статью…

– Весело завтракали? Что-то я не заметил особого веселья ни с чьей стороны. Ты была какая-то подавленная, ну и мы с Василием Максимовичем, глядя на тебя, скисли. Он тоже беспокоится.

– И напрасно.

– А теперь пришла всклокоченная, платье порвано, коленка разбита. Где ты была, Кирюша?

– Гуляла. Каблук подвернулся, упала. Да что вы, в самом деле, Лев Борисович?

– Ничего. – Он отпустил мое плечо, посмотрел на меня, как смотрит Феликс, когда я ухожу из дому, – трагически печально и с полной безнадежностью. – Я очень хочу тебе помочь, Кира. Если бы ты рассказала, в чем дело… а то все молчишь, скрываешь… Или думаешь, это невозможно, тебе помочь?

– Ну почему же, возможно. – Я натужно рассмеялась. – Вы можете накормить меня обедом и тем спасти от истощения, я ужасно проголодалась. Успокойтесь, Лев Борисович, ни в чем другом помогать мне не нужно.

– Накормить обедом? – Годунов смутился. – Ну да, совсем забыл. Прости, Кирочка, я не успел приготовить. Пришел домой, тебя нет, мне почему-то сделалось так тревожно. А когда Руслан Столяров позвонил, я совсем забеспокоился.

– Руслан звонил? Когда?

– Минут пятнадцать назад. Чего ты так вскинулась?

– Боже мой! И что он вам сказал?

– Ничего особенного, но я испугался за тебя, сам не знаю почему. Руслан тоже какой-то дерганый, звонил в «Происшествия», ему сказали, что ты отпросилась с работы, очень расстроился, узнав, что и дома тебя нет, просил сразу же с ним связаться, как только вернешься… Он и на мобильник звонил…

На мобильник, черт! Мобильник я бросила в пакет, в тот самый, который непонятно где потеряла.

Я бросилась к телефону, не слушая больше Годунова. Столяров сразу же снял трубку: видимо, ждал моего звонка.

– Кира? – Голос у него был убитый. – Мне пришлось их вызвать, я не мог по-другому.

– Кого вызвать, о чем ты? – Я прекрасно понимала о чем, но сделала вид, что не понимаю. Мне стало нехорошо: все подтверждалось.

– Милицию, они сейчас приедут. Я не хотел, думал сначала с тобой поговорить, но тебя не было, а время шло.

– Милицию вызвал? Зачем? – Я продолжала играть дурочку. – Что случилось?

Зачем я его мучила? Зачем добивалась признания, ужасного признания? Ему и так невыносимо тяжело. По телефону сказать о таком невозможно.

Он и не сказал, только как-то коротко, судорожно всхлипнул.

– Руслан?

– Да. Я не знаю, что теперь делать. Ты приедешь? Или… Я не мог больше ждать, понимаешь? Господи, Кира, что теперь делать?

– Я сейчас к тебе приеду. Продержись как-нибудь минут десять. И не торопись с признаниями, ладно?

– Да… Они пришли, Кира! В дверь звонят.

– Держись и ничего не говори!

Я нажала на отбой, вызвала такси, бросилась в прихожую, но тут сообразила, что в этом порванном платье ехать нельзя. Пришлось возвращаться в комнату, чтобы переодеться. Впопыхах я нечаянно захлопнула дверь перед носом перепуганного Годунова. Хотела извиниться, но не было времени на объяснения. Подбежала к платяному шкафу, схватила первое попавшееся под руку (это оказались джинсы и черный, довольно легкомысленный топик), натянула на себя и выбежала из квартиры. С Годуновым я так и не объяснилась.

* * *

У подъезда Столярова стояли милицейский газик и «скорая помощь». Страшного синего микроавтобуса не было. Значит ли это, что все обошлось, третья жертва не убита, а только ранена?

Я влетела на пятый этаж, даже не проверив, заработал ли лифт. На площадке толпился народ, человек пять, и, кажется, все милиционеры. Дверь столяровской квартиры была распахнута. Дверь бельевого балкона тоже открыта. Я на секунду затормозила, соображая, которую выбрать. Выбрала балконную, двинулась в ее сторону. Но мне тут же преградили дорогу.

– Куда вы, девушка? Туда нельзя!. Я сделала вид, что совсем идиотка:

– Мне очень нужно, сейчас… – и исхитрилась проскользнуть на балкон – они просто не ожидали от меня такой прыти, дурости и наглости. Там тоже было несколько человек, на меня закричали, замахали руками, вытолкнули, но я все-таки успела увидеть.

Никаким ранением и не пахло, напрасная надежда. Он был мертв, этот парень, безусловно мертв. И убит тем же способом, что и две предыдущие жертвы. Лицо его так же, как и у тех, было мне смутно знакомо. Но у этого имелась одна ужасающая деталь: на груди была табличка с фамилией, именем и должностью. Она скалилась, она хохотала непристойным, каким-то сатанинским смехом. Назаренко Павел, продавец-консультант. Мороз продирал по коже. Подписанная смерть. Смерть с наименованием. Самый страшный в своей циничности облик смерти, какой я когда-либо видела.

Мне стало дурно. Я отошла к нише лифта, прислонилась к стене, сжала ладонями лоб, пытаясь прогнать ужасный образ, принялась себя уговаривать: это всего лишь беджик, он работал продавцом-консультантом, они все обязаны носить на груди такие карточки, ничего тут нет особенного. Но уговорить себя не получалось, и образ не желал уходить.