Читать книгу "Интервью со смертью - Надежда и Николай Зорины"

А если выйдет Столяров?

Я допятилась до лестницы, уткнулась спиной в перила и остановилась. Что мне делать, если выйдет Столяров? Что делать мне, если выйдет не Столяров, а тот, другой, кто сделал мою жизнь сплошным потоком ожидания?

Но может быть, это кто-то третий? Я ни разу не видела лица убийцы, не захотела, побоялась увидеть, но, может быть, напрасно боялась?

У перил я простояла долго – или мне только так показалось? – а Руслан все не приходил. В подъезде не раздавалось ни звука – страшная, невыносимая тишина. Хоть бы кто-нибудь вышел из своей квартиры, хлопнула бы чья-нибудь дверь. От этой ужасной тишины кружилась голова. От этого невыносимого безмолвия казалось, что наступила всеобщая смерть. Я больше не могла ждать. Отлепившись от перил, сделала осторожный шаг по направлению к балконной двери.

Щелкнул замок – дверь медленно приоткрылась. Я так долго ждала, что она откроется, а теперь вдруг просто обезумела от ужаса. В голове у меня помутилось, я вскрикнула и бросилась бежать. Каблуки грохотали по лестнице, кровь грохотала в висках, заглушая шум каблуков. От кого я бежала? От чего я бежала? Я не должна была бежать.

На площадке какого-то этажа я поскользнулась, упала. Что-то вцепилось мне в платье, я поняла: это настигла смерть. Обезумевшим разумом логично отметила, что вот сейчас умру, и не испугалась больше, чем уже была напугана, не ужаснулась, потому что и так до краев была наполнена ужасом. Дернула платье – оно легко поддалось, поднялась, побежала, но не обрадовалась, что спаслась и снова бегу, живу. И когда выскочила из подъезда и поняла, что окончательно спаслась, не возликовала, не упала на землю, не стала целовать ее в умилении и не вознесла благодарственную молитву Богу. И к прохожим не бросилась, приказала себе перестать бежать, перейти на спокойный шаг, чтобы не вызвать подозрения.

Я помню свои ощущения до мельчайших подробностей, довольно связно могу их описать, но, когда добралась до остановки и села в троллейбус, у меня было такое чувство, что все это время я пребывала в глубоком обмороке.

Очнулась, встряхнулась, огляделась вокруг – потные, разгоряченные пассажиры. Воспаленные лица. Словно все только что убежали от смертельной опасности. Троллейбус спасшихся. Я одна из них. На общем фоне чудом оставшихся в живых я не выделяюсь. Это хорошо, никто не обратит на меня внимания – внимание посторонних сейчас мне ни к чему. О том, что со мной произошло, я никому не расскажу. И о том, что произошло там, на балконе, тоже не расскажу. Даже если все подтвердится, сделаю вид, что ни о чем не догадывалась. Меня там не было – и все. Не приходила я навестить больного Столярова. Да он и не болен вовсе, раз ушел в магазин. Ушел в магазин, позабыв мобильник, не подумав о том, что по дороге ему может стать плохо и без связи никак нельзя. И меня не позвал, значит, не так уж и болен.

Моя остановка, пора выходить. Можно было и пешком дойти, здесь совсем недалеко. Годунов, наверное, уже вернулся, разделывает мясо на кухне, Феликс вертится у него под ногами, выпрашивает подачку. Я окончательно пришла в себя, только голова была немного оглушенная – так бывает после выхода из транса, когда закончишь статью. Мне бы посидеть где-нибудь на скамейке, подышать воздухом, прежде чем появиться дома. В скверик завернуть, например…

Я перешла дорогу – дождалась зеленого, как дисциплинированный пешеход, и перешла. Обогнула кусты. Вон та самая скамейка, где мы с Годуновым встретились при свете желтого глаза, та самая скамейка, с которой все и началось. Занята. Кто-то сидит, ногой болтает – живой еще. Белые кроссовки из дешевого кожзаменителя – жарко, должно быть, ему, бедолаге, у меня и в босоножках ноги огнем горят. Закурил. Равнодушно, от нечего делать, а не потому, что хочет курить. Счастливчик, у него сигареты без счета, нет установленной нормы, это только я себя извожу. Подойти, попросить закурить? Нет уж, с этого Годунов начинал, а чем кончил? Труп обокрал. И на меня нарвался.

Впрочем, от встречи со мной он только выиграл: живет теперь в нормальных условиях, пить почти бросил, семьей обзавелся в нашем с Феликсом лице, приобрел приятеля-соседа – все как у людей. Да и я от встречи с ним выиграла.

Не докурил и до половины, выбросил в урну – расточитель! Махнул рукой, разулыбался, поднялся. Вот оно что, он девушку здесь дожидался, на скамейке покойника. Ничего, симпатичная девушка. В обнимку пошли. Догнать, рассказать, что здесь приключилось десять дней назад?

Черт с ними!

Пора и мне идти домой: посидела, подышала воздухом, на людей поглазела – и хватит. Годунов уже разделил мясо на недельные порции, сложил в морозильник, собирается жарить котлеты на сегодняшний обед, Феликс доглодал свою кость.

Я поднялась, пошла – каблуки вызывающе громко зацокали по дорожке. Однажды она была мокрой и скользкой. Раскаленный асфальт… Я просто гуляла. Статья застопорилась, и я решила проветриться. Я просто гуляла, но оказалось немыслимо жарко. Вечером, когда станет прохладней, навещу Столярова…

Черт! У меня был пакет! Я купила продукты и сок для Руслана. Куда же делся пакет? Он все время болтался у меня на запястье, синий с красной эмблемой пакет. Где я его оставила, где потеряла?

В подъезде, когда убегала. Или возле перил, когда дожидалась Руслана.

В любом случае это улика. Ничего теперь не получится из объяснений. Следствие возьмет след, следствие пойдет по следу, следствие упрется головой в мою дверь.

Ну и что? В конце концов, чего мне бояться? Я не убийца, я всего лишь молчаливый свидетель. Если на то пошло, могу стать свидетелем говорящим. Я расскажу, что навещала Руслана, не застала его дома и отправилась восвояси. Ну да, забыла пакет. Такая жара стоит, знаете, мозги плавятся, тут не только пакет забудешь. И вообще – я такая рассеянная, все время что-нибудь забываю, вот однажды забыла выключить утром утюг…

Мне нечего бояться. Мне совершенно нечего бояться. Да, да, я просто гуляла. Свинья и эгоистка, мне наплевать на больного товарища, не поспешила его навестить, не озаботилась его состоянием здоровья. Да, впрочем, он не так уж и болен – легкий насморк, слегка покрасневшее горло, температура, благодаря колдрексу, к утру почти снизилась. И потому я просто гуляла, когда поняла, что криминальное мое эссе застопорилось.

Ну да, волноваться мне нечего. Я и не волнуюсь, спокойно возвращаюсь домой. В подъезде блаженная прохлада, лифт работает, ничто не напоминает тот, другой подъезд. И балкончиков для сушки белья у нас нет.

Я поднялась на свой этаж, нажала на кнопку звонка. За дверью коротко рыкнул Феликс, приветствуя, радуясь. Послышались быстрые шаги – Годунов спешил открывать – тоже радуется моему возвращению. У нас хорошая дружная семья – о чем мне еще волноваться?

– Привет! – весело произнесла я, чмокнула в щеку Льва Борисовича, потрепала по голове Феликса.

– Кира? – Годунов смотрел на меня удивленно, словно не до конца был уверен, что это на самом деле я. Феликс продублировал его взгляд. – Что-то случилось?

– С чего вы взяли?