Читать книгу "Внутри газовых камер. Подлинный рассказ работника крематория Освенцима - Шломо Венеция"

немцы заставляли нас спать внутри. Под крышей, над печным отделением, было выделено специальное место. Крыша была мансардная, но довольно высокая – можно было встать во весь рост у самой кровати. У каждого была своя кровать, в отличие от других бараков в лагере, где заключенным приходилось тесниться по пять человек на грязных нарах. Два ряда кроватей разделяла полка, тянувшаяся во всю длину помещения. На ней в ряд стояло около двухсот урн, все одинаковые. Мне захотелось узнать, что внутри, поэтому я взял одну и открыл ее. Она была наполнена очень мелким серым пеплом, а сверху лежал маленький значок с номером. Наверное, это был регистрационный номер пленного. Позже я узнал, что немцы хранили эти урны для семей заключенных. Они предназначались, конечно, не для евреев, а для христиан, умерших в лагере от голода, болезней или чего-то еще. Немцы сообщали семье, что заключенный умер от болезни и что его прах можно забрать, заплатив двести марок. Наверняка в этих урнах был перемешан прах сразу нескольких человек, там могло не быть и следа указанного человека.

Помните ли вы других членов зондеркоманды, которые были с вами? Видели ли вы, например, французских евреев?

Я помню несколько человек, в основном греков, которые работали со мной. Но большинство членов зондеркоманды были польского происхождения. Некоторые – и из других стран Восточной Европы, но все они говорили на идише, кроме нас, греков, которые между собой говорили на ладино.

Я не видел ни одного француза, иначе бы немного поговорил с ними. Давид Олер, например… Я не знал, что его депортировали из Франции. Для меня он был поляком, говорившим на идише. Я никогда не слышал, чтобы он говорил по-французски, но в любом случае, повторяю, мы не часто разговаривали друг с другом. Чаще всего я даже не знал имен. Если что-то было нужно, мы просто говорили: «Du!» («Ты!») Я еще немного говорил по-немецки, однако некоторые греки, которые не говорили на идише, не знали ни слова. В общем, мы махали друг другу руками и ногами, как могли.

Были ли с вами неевреи?

Нет, все мужчины, работавшие в зондеркоманде, были евреями. Единственным исключением, насколько я знаю, стали несколько советских военнопленных, направленных в наш крематорий. Но они не работали, или, по крайней мере, я никогда не видел, чтобы они работали. Они просто спасали то, что могли, из одежды жертв.

В Крематории II был также нееврейский польский заключенный. Его звали Кароль, и он был обычным уголовным заключенным. Все были убеждены в этом, потому что он вел себя как подонок. Люди старались его по возможности избегать. Я еще расскажу о нем, когда будем говорить о восстании в зондеркоманде.

Что касается нескольких русских, о которых я только что упомянул, то их сначала отправили в лагерь Освенцим I. Когда же их собиралось слишком много, они постоянно разрабатывали планы побега. Чтобы избежать этого, немцы разделили их и распределили по разным секторам лагеря. В моем крематории их было, наверное, шесть или восемь – все солдаты.

Особенно запомнились двое, одного звали Миша, а другого Иван. Если я правильно помню, был еще третий по имени Саша. Иван был самым младшим, с круглым детским лицом. Общаясь с ними с помощью жестов, я узнал, что они попали в плен при попытке спрыгнуть с парашютом за линию фронта.

В Крематории я ни разу не видел, чтобы они работали. Капо их ни о чем не спрашивали, потому что они были там, в отличие от нас, евреев, не для работы. Между русскими и поляками, особенно польскими евреями, существовала большая вражда. Но с нами, евреями Греции, у них не было никаких проблем. Они делали только одно: пили водку, ели колбасу и курили сигареты. Как-то один из русских пригласил меня разделить с ним трапезу. Он сказал мне: «Grecki, idi ciouda!» («Грек, иди сюда!») Я не решался подойти, потому что не понимал речь и был уверен, что он оскорбил меня, как это было принято у русских по отношению ко всем. Когда я подошел, мне протянули стакан водки. Я впервые пробовал водку, поэтому лишь пригубил, но меня заставили пить до дна. Я чуть не поперхнулся. Русский протянул мне кусок хлеба и велел приложить его к лицу и занюхать. Так жжение в горле прошло.

Они без труда получали столько водки и еды, сколько хотели. Когда группы прибывали и заканчивали раздеваться, русские присоединялись к заключенным, чтобы упаковать одежду (как мы в первый день в крематории). Но вместо того, чтобы готовить посылки для отправки в Канаду, у них была только одна цель: искать спрятанные в одежде ценности. Этим занимались все: одни искали еду, другие – вещи. Так мы могли набрать много и защитить себя от голода. Мы также использовали эту возможность, чтобы поменять одежду, если она изнашивалась. Достаточно было бросить свою старую одежду в кучу, предназначенную для отправки в Канаду, и незаметно стащить что-нибудь из кучи, оставленной жертвами. Нужно было делать это осторожно, чтобы не попасться, но в целом это было не сложно. Русские только этим и занимались. У них была какая-то своя система, чтобы обменивать найденные предметы и получать водку или еду извне лагеря. В лагерь все это доставляли польские Vorarbeiter (бригадиры) из города Освенцим. Они шли на риск, но многое получали взамен. Так, старую газету можно было обменять на золотое кольцо. Как правило, эти очень рискованные обмены проходили через несколько рук, украдкой, когда мужчины ходили за супом. Капо посылал четырех человек за супом (когда на самом деле хватало двух), потому что это было единственное время, когда люди из зондеркоманды могли контактировать с другими заключенными и, следовательно, с внешним миром. Но это было нелегко – чтобы не допустить контактов, немцы всегда пропускали людей из зондеркоманды первыми. Нам никогда не приходилось ждать своей очереди. Но, несмотря ни на что, контакты все-таки удалось установить.

Значит, между людьми из зондеркоманды и другими заключенными все же могли быть контакты?

Да, люди, которым капо поручал принести суп, смогли это сделать. Собственно, так отчасти и было организовано восстание. Также с этим помогли в женском лагере. Пришлось подкупить немецкого охранника, чтобы он дал провести заключенных в женский лагерь. Лемке иногда устраивал небольшие пиршества, обмениваясь драгоценностями, которые ему отдавали, чтобы пригласить немецких охранников и завоевать определенную благосклонность с их стороны. Очевидно, женский лагерь посещали не только для организации восстания. Даже если это случалось