Читать книгу "Боярышня Дуняша 2 - Юлия Викторовна Меллер"

ото всех и теперь смотрел на ухмыляющегося Гришку. Поняв, что оплошал и выставил себя дураком, боярич быстрым шагом двинулся к мальчишке, подкармливающего его коня. По пути он толкнул плечом не успевшего посторониться Гришку, а мальчишке крикнул:

— Тебе пальцы не нужны? Отойди от Буяна!

Дуня рассмеялась, вызвав у Петра Яковлевича немой вопрос. Она ответила, пожимая плечами:

— Банально до оскомины: все боевые кони сплошь Буяны и Громы. Хоть бы кто-нибудь назвал своего четвероногого товарища Изюмчиком, Тефтелькой или Крошкой.

Кошкин и Гришка захохотали, но боярин нашёл что возразить:

— У Сеньки не боевой конь, хоть и дрессированный, но ты права, у нас много Буянов и Громов. А что такое тефтелька?

— О, это маленькая вкусная котлетка в соусе. Я больше всего люблю сметанный соус, но можно делать и в томат… — Дуня осеклась.

Какие томаты? Их привезут в Европу вместе с перцами и картошкой лет через двадцать.

— Ох, что-то ты заговорил меня, — она сделала вид, что осерчала и грозно спросила у Петра Яковлевича:

— Я прибежала, — начала она говорить, — думала тут что-то важное…

Боярин широко улыбнулся и велел столпившимся работникам:

— Тащите «Взлёт» сюда.

— «Взлёт»? — Дуня нетерпеливо вытянула шею, стараясь разглядеть, что ей хочет показать Кошкин, но работники мешкали. И тогда она решила побыть вежливой и потратить время ожидания на вопросы о житие-бытие боярина. Чинно сложив руки на животе, начала нейтрально:

— Пётр Яковлевич, как поживаешь?

— Э-э, — отвлекся от работников Петр Яковлевич.

— Хорошо ли быть женатым?

Боярин иронично посмотрел на Доронину, а она великосветски продолжила:

— Скоро ли порадуешь Евпраксию Елизаровну внучкой?

Петр Яковлевич набрал в грудь воздуха, чтобы осадить девчонку, а то лезет с личными вопросами, но удивился, что она спрашивает про внучку, а не про внука для матери. Пока соображал, боярышня поинтересовалась:

— И как твоя нога? Точнее не нога, а… ну сам понимаешь… — Дуня смутилась и озабоченно спросила: — Не болит? Не чешется? Погладить не хочется?

— Чего?! — опешил боярин, позабыв о первых вопросах и невольно уставившись на протез.<br> — Ты не стесняйся, говори, — серьёзно смотря на Петра Яковлевича, проникновенно произнесла Дуняша. — Я же у лекарки Катерины училась, потом у травницы Пелагеи в монастыре. Они придают большое значение эффекту памяти. Вот, казалось бы, ноги нет, а она напоминает о себе щекоткой, потом почёсывается и свербит! Это же мука какая!

— Да вроде бы нет, ранее не замечал ничего такого, но как только ты спросила, то сразу ступня зачесалась.

Боярин с изумлением вновь посмотрел на протез, не веря тому, что сам только что сказал и почувствовал.

— Вот! — Дуня вздела указательный палец вверх. — А я что говорю: эффект памяти.

— И чего теперь делать? — Кошкин поморщился и весь напрягся: — Зазудело так, что прямо в кровь разодрал бы, — растеряно пожаловался он.

— А ничего не поделать, — с сочувствием произнесла она, вновь смиренно сцепляя руки на животе. — Не думать об этом и постепенно всё на нет сойдёт.

Лицо боярина вытянулось, и он в сердцах бросил:

— Выдрать бы тебя, чтоб языком чего ни попадя не молола!

Дуня надулась и буркнула, что всего лишь хотела быть вежливой, сочувствующей и понимающей.

— Вот и сочувствовала бы, а не несла всякую чушь! — гаркнул Петр Яковлевич, не зная, как теперь унять зуд в несуществующей ноге.

— Да чего тебе сочувствовать? — возмутилась боярышня и аж подскочила на месте. — Всего несколько месяцев тебя не видела, а ты умудрился раскабанеть, как лось! Щеки хомячьи нажрал, глаз не видать! Это ж… — Дуня осеклась. — Э, Пётр Яковлевич, ты чего? Я ж тебе правду говорю, — боярышня отпрыгнула, прячась за Гришку и быстро-быстро затараторила:

— Кто, как не я, твой лучший друг не откроет тебе глаза на истину? Ты ж весь в делах и заботах, а воинскую науку небось забросил, а тебе нельзя слишком вес прибавлять. Это лишит тебя подвижности…

Набычившийся и раскрасневшийся боярин, перевший на неё, остановился и махнул напряженному Гришке, чтобы тот не боялся.

— Дунька, тебя за язык да на веревочку!

Пётр встал, глубоко вздохнул и уже спокойней посмотрел на свою подруженьку. Права ведь мелкая оса! Что-то он отяжелел и на коня теперь взгромождается, а не взлетает, и дело тут не в протезе. Хотя в последнее время он давить стал…

— Ладно, — Кошкин лениво махнул рукой, — чего за холопом прячешься? Иди сюда, — боярин повернулся к своим работникам: — А вы чего там притихли? Долго мне вас ждать?

— Идём, батюшка, идём, — на разные голоса загомонили его люди, с любопытством косясь на дерзкую девчонку. Кто-то из них воскликнул:

— Это ж она! Та самая!

Дуня с любопытством посмотрела в сторону работников, но тут мужчины разошлись, а Петр Яковлевич с гордостью воскликнул:

— Смотри! — и подал кому-то знак.

Все отошли. Из толпы выскочил юнец, сел на корявое подобие табурета и схватился за рычаги, напоминавшими короткие весла. Боярин раздраженно отбросил палочку, которую где-то успел схватить, чтобы почесать… протез, посмотрел на изумленную Дуньку и рассмеялся.

А она не знала, на что смотреть. Перед её глазами были какие-то планки, шестерни, колесики, а на верху лопасти, как у вертолёта. Не сразу дошло, что планки — это рама и держатели для шестеренок и колесиков. А лопасти — это детский пропеллер, только в укрупненном масштабе. И во всём этом устройстве как-то умудрились приладить дощечку, на которую сел пацан.

— Дунька, отойди, — весело скомандовал боярин и пацан начал «грести». Его размеренное давление всем корпусом на рычаги заставляло крутиться каждую деталь и движение передалось на центральный шест, который начал раскручивать лопасти.

— Очуметь! — выдохнула Дуня. — А зачем так много всяких штуковин?

— Это же греческая механика, неуч! — счастливо смеясь, бросил Пётр. — Одно зубчатое колесо усиливает работу другого и так далее. В результате верхушка крутится с такой скоростью, которую не может выдать ни один ловкач.

— Крутится! — яростно закивала боярышня, не веря тому, что видит. Это было так здорово и всё сделано из дерева. — Ну надо же!