Читать книгу "В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев"

и наша очередь посадки штаба дивизии. Отслужили мы скромный молебен в ограниченном кругу нашей штабной семьи, в присутствии наших жен. Эта молитва настроила нас, конечно, более сосредоточенно, чем напыщенные службы на плацу. Как в тумане прошли шумные проводы, смешанные с теплыми напутствиями. Меня до слез тронули сердечные пожелания моих соседей, людей совершенно незнакомых, ожидавших у открытых окон моего отъезда из дому на вокзал…

Кончились прощанья на вокзале, – опять с тостами и речами без конца. Поезд, наконец, тронулся при несмолкаемых криках «ура»…

3 июня мы прибыли в Т.; и тут я узнаю, что состоялся уже высочайший приказ о назначении меня командиром Псковского полка в нашей же дивизии. Исполнилась моя заветнейшая мечта видеть войну воочию, испытать впечатления и перипетии боя на самом себе, и притом – не в роли штабного офицера, а командира полка.

Ровно 10 лет тому назад, во время японско-китайской войны, находясь на Дальнем Востоке, я ходатайствовал о разрешении отправиться на театр войны без расходов казны, но начальство отказало. В 1898 году во время испанско-американской войны я совместно с командиром 4‑го Туркестанского стрелкового батальона, полковником (Генерального штаба) Н.И. Римским-Корсаковым обратились непосредственно к военному министру разрешить нам выйти в запас и отправиться на остров Кубу для поступления на службу в ряды воюющих сторон, – с тем, что после окончания войны мы будем снова приняты на службу. На это услышали ответ военного министра: «я не позволю вам проявлять симпатии к испанцам или американцам, сидите дома».

Столь же неудачными оказались мои хлопоты отправиться на Дальний Восток в 1900 году, во время действовавших там военных экспедиций при подавлении боксерского движения. Несмотря на то что вербовались офицеры Генерального штаба из разных округов, никогда не бывавшие на Дальнем Востоке, не имевшие понятия о местных условиях, – несмотря на то, что иных приходилось командировать вопреки желанию или в виде ссылки за разные провинности, – мне отказано было без всяких причин, несмотря на то, что я имел возможность основательно изучить весь Дальний Восток настолько, что некоторые экспедиции могли ориентироваться только благодаря мною составленным описаниям и картам некоторых районов Маньчжурии.

Такова господствующая у нас система. Считают излишним входить в рассмотрение прежней службы и подготовки для соответствующего служебного поручения; в особенности, когда налицо являются соображения житейского порядка: полковник Д. и капитан Р. не ладят со своим начальством, и их надо как-нибудь устроить; полковника П. приказано, в виде наказания, сослать на Дальний Восток и т.д. «Польза службы» при этом, конечно, не забывается. Все проделывается во имя «пользы службы», которая служит прекрасной ширмой для устройства разных назначений, идущих иногда не на пользу, а во вред службы.

На сей раз судьба была ко мне более милостива; и я отправляюсь на войну даже в роли командира полка.

Можно было бы, конечно, отправиться на войну с кем и чем угодно: со штабом, и «в распоряжение» и «для поручений» просто, или «для особых поручений»; но все это как будто бы вокруг да около, и только. Иное дело пойти с полком да еще со своим, и притом сейчас же после того, как вступил в командование полком; да тут столько жгучего интереса, захватывавшего чувства, с примесью даже известной доли опьяняющей неги, сколько испытывают разве молодожены на пороге медового месяца.

3 июня я прибыл в Т. с эшелоном штаба дивизии, а 4 июня я уже должен принять мобилизованный полк и следовать с ним дальше на войну.

Обширный двор Суворовских казарм залит серым народом, среди которого точно затерялась резервная колонна полка, построенного для встречи нового командира. Я с трудом пробираюсь чрез плотную толпу мужичков, баб с ребятишками и всякого иного вольного люда, собравшихся заодно проводить на войну «миленьких», «родичей», знакомых и попросту «земляков». С трудом разбираю, где фронт, где фланги… Еще труднее очистить фронт, хотя бы шага на 2—3. Досадно и жутко. Давно уже облюбовал и взлелеял первую встречу со своим полком, мечтал об умилительном tête à tête; а тут – не угодно ли, целуйся на миру, при всем честном народе…

На правом фланге, во всем походном снаряжении, обвешанный всевозможными неформенными котомками, чайничками и т.п., стоит 1‑й батальон, назначенный в первый эшелон, которому через полчаса надо выступить на вокзал.

Проделал все, что нужно. Последовала, наконец, команда, и 1‑й батальон, с музыкой впереди, тронулся по отделениям в путь далекий, славный и тернистый… Сразу всколыхнулось все море голов, запрудивших казарменный двор. Все устремились к воротам, откуда двумя потоками хлынули на улицу вместе с колонной, плотно охватив ее с обеих сторон. Послышались громкие рыдания, заголосили бабы, полились бесконечные причитания… Колонна медленно подвигалась вперед по пыльным улицам среди живых шпалер горожан, провожавших своих земляков всем, чем могли: слезными благословениями, крестными знамениями, сердечными пожеланиями; многие из толпы совали солдатам в руки деньги, папиросы, пряники. Солдаты шли большей частью с серьезными, сосредоточенными лицами; иные, впрочем, балагурили; немало было и пьяненьких, безуспешно старавшихся попасть в ногу, в такт музыки.

По мере приближения к вокзалу толпа провожавших росла без конца, запрудила на дебаркадере всю так называемую воинскую площадку и все прилегавшие улицы, по которым прекратилось всякое встречное движение, конное и даже пешее.

Наконец, сделан расчет по вагонам; последовали звонки, свистки… Опять послышались еще более громкие рыдания и причитания, и поезд медленно тронулся мимо несметной толпы народа, провожавшего нас громким «ура»…

Эта сплошная толпа родных и чужих, знакомых и незнакомых, прильнувших к эшелону, провожавших нас бесконечными пожеланиями и благословениями, видимо готовая ринуться с нами и за нас, говорила нам о той крепкой неразрывной связи, которую уносим с собою за много тысяч верст и которая будет служить нам поддержкой и утешением при жизни, где бы мы ни были, сохранится и после нашей смерти. Да, – и после смерти!..

Потекла походно-вагонная жизнь, тоже продукт нашей цивилизации, звучащий немножко парадоксом: какой тут «поход», когда не ходишь, а тебя везут, – «поход» без биваков, дневок и ночлегов, даже без мозолей на ногах, без сладости отдыха после сильной усталости. Сколько поэзии, чреватой бесконечными впечатлениями, скрывалось в прежних походах! Еще не так давно, около 1886 года, передвигался походным порядком бывший 8‑й Западно-Сибирский линейный батальон из Туркестана, кажется, в Благовещенск: за время похода один из офицеров успел по пути влюбиться, на ходу женился и прибыл в Благовещенск отцом семейства. А теперь нам предстоит совершить поход вдвое длиннее, и на все это положен один месяц; живем в вагоне обычной казарменной жизнью с той лишь разницей, что она протекает