Читать книгу "Сказки старого Вильнюса II - Макс Фрай"

А что, собственно, тогда?

Тогда она не захочет со мной знакомиться.

Знакомиться?! Ого. А ты собираешься? И что, интересно, станешь делать потом? При самом благоприятном раскладе, обаяв ее, вызнав имя и заполучив, предположим, номер телефона — ну что?

Был честен с собой. Говорил себе: «Не знаю».

Потому что и правда не знал.

Утро тридцатого июля выдалось жарким, но после обеда разразилась гроза, дождь лил как из ведра, а небесного грохота хватило бы на озвучку доброй дюжины фильмов о войне. Воздух резко остыл до двадцати с небольшим градусов, дышать им было слаще, чем пить ледяной грушевый сидр после прогулки по раскаленному бульвару, — словом, все как всегда. Тридцатые июля случались довольно часто, сейчас наступило не то семнадцатое, не то восемнадцатое по счету, и всякий раз радовался этой грозе как впервые.

Обычно в этот день ходил под дождем — босой, без зонта, с непокрытой головой, наслаждаясь не только долгожданной прохладой, но и полной безнаказанностью: в этом мире чокнутых календарей рухнула большая часть причинно-следственных связей, и простудиться было теоретически возможно — но только на один вечер, а потом наступало очередное утро давно прошедшего дня, где парадоксальной будущей вчерашней простуде не было места.

Но на сей раз решил пересидеть ливень под ярко-желтым тентом кафе — просто для разнообразия. И, уже сделав заказ, увидел за соседним столиком сизоволосую женщину. До сих пор в этот день ее не встречал, а она вон где, оказывается, отсиживается. И почему-то без кошки, хотя самый конец июля, и кошка, по идее, должна быть с хозяйкой. Где же кошка?

— Где же кошка?

Понял, что спросил вслух, и так смутился, что закрыл лицо руками. Но тут же сообразил, что этот нелепый беспомощный жест даже хуже бесцеремонного вопроса, и убрал руки. И увидел, что женщина улыбается.

— Так и знала, что вы в нее влюбились, — сказала она. — Несколько раз шли нам навстречу и та-а-ак смотрели. Я ее теперь дразню: «Это твой поклонник, Бите», а она делает вид, что ей плевать. Потому что принцесса и гордячка. Но на самом деле очень довольна.

Улыбнулся в ответ. Сказал:

— Извините меня, дурака. Я нечаянно спросил. Само вырвалось.

— Бывает, — кивнула женщина. — А кошка сегодня дома, потому что больше не жарко. Она не то чтобы большая любительница прогулок. Но сидеть в нашей мансарде в жару невозможно. Под раскаленной крышей как в духовке! Именно этого мы с Бите при съеме жилья и не учли. Я ее, бедную, сперва просто поливала из лейки, а сама не вылезала из душа. Но этого оказалось явно недостаточно. Пришлось эвакуироваться и шляться по улицам до позднего вечера. Ну, вроде теперь все позади.

Сказал:

— Да, август будет довольно прохладный. — И поспешно добавил: — По прогнозам.

Сказал:

— Я, на самом деле, так рад, что заговорил с вами.

Сказал:

— Меня зовут Марк. Хотя это, конечно, совершенно неважно.

— Очень даже важно. Должна же я знать имя поклонника моей кошки.

— Осталось выяснить, как зовут вас. Просто для полноты картины.

— Бета. То есть Беата. Но букву «а» я изъяла еще тридцать лет назад. Как только выучилась говорить. По-моему, Бета — это больше про меня. Беата — какая-то другая девушка. Ласковая блондинка. Белокожая, с нежным персиковым румянцем. Чуть-чуть полнее, чем сейчас модно, но ей это идет. Настоящая польская красавица. А не взъерошенный воробей вроде меня.

Невольно улыбнулся. Загорелая, темноглазая, с сизыми от выцветшей краски, мокрыми от дождя волосами, она и правда немного походила на воробья.

Сказал:

— Вы определенно самый красивый воробей в этом городе.

— По крайней мере, самый крупный.

— Нннну-у-у-у… Не без того.

Смеялись этой немудреной шутке, как старые друзья, которые так рады встрече, что готовы хохотать по любому поводу — просто чтобы выпустить пар. И еще потому, что смеяться вместе — одно из самых больших удовольствий, доступных людям. Это — почти как заниматься любовью.

Или не почти.

От смеха стали как пьяные. Реальность зазвенела, заискрилась, пошла в пляс. Все смешалось. Кто первым решил пересесть поближе? Кто первым нежно коснулся губами чужого уха, сообщая какой-то необязательный секрет? Кто первым ответил на мысленный вопрос, так и не заданный вслух? Теперь уже не вспомнишь. Чтобы перейти на «ты», пили на брудершафт горячий шоколад с перцем и горький тоник без джина. Не помогло, захмелели еще больше, уходя, опрокинули оба стула и слава богу, что не стол. Обнялись — без задней мысли, просто чтобы образовать более-менее устойчивую конструкцию. Так и пошли.

Гуляли по городу до вечера, не могли наговориться. Обо всем на свете, хором, взахлеб. Словно и правда встретились после долгой разлуки и теперь спешили продолжить все давным-давно начатые разговоры сразу.

Но в сумерках Бета спохватилась:

— Господи, у меня же работа! Перевод должен быть отправлен не позже завтрашнего утра. Конь там, конечно, уже повалялся, но это не очень помогло. В смысле за тем конем еще доделывать и доделывать.

Проводил ее до маленького двухэтажного дома, затерянного в садах на самом краю Ужуписа. И даже поднялся в крошечную мансарду, чтобы поздороваться с серой кошкой, которая тут же улеглась на колени, не желая отпускать. Но полчаса и две чашки чаю спустя все же пришлось прощаться.

— Работа есть работа, — строго сказала Бета, — а дедлайн есть дедлайн. Это — неотменяемо. Зато завтра я буду совершенно свободна — сразу после обеда, как только проснусь.

Договорились встретиться в том же самом кафе в пять часов пополудни тридцать первого июля. То есть завтра — с точки зрения Беты.

Сказал себе в утешение: «Тридцать первое июля — это все-таки лучше, чем никогда».

Гораздо лучше.

Проснулся пятого августа. Потом — двадцать девятого июня. Третьего июня, тридцатого августа, второго июля, шестого августа — уже которая по счету ослепительная гроза, — четырнадцатого июня, восьмого, двадцать пятого и так далее. Тридцать первое июля было далеко и одновременно очень близко, оно могло наступить буквально в любой момент. Но все не наступало. Как будто нарочно дразнилось.

Зато было время подумать. И никакого желания это делать. Но все равно пришлось.

Каждый день спрашивал себя: «Что будет с нами потом?»

Сперва вяло огрызался: «Ну как — что? Будет новое свидание первого августа, потом, даст бог, второго, потом третьего. И так далее. С огромными перерывами — для меня. Но для нее — каждый день. Если, конечно, захочет».

Но и сам понимал: настоящее «потом» — это после тридцать первого августа. Что после него?

Что?

Правильный ответ: «Ничего». Утешительное примечание: «Мое „ничего“, по всей вероятности, наступит довольно нескоро». Неутешительное примечание: «Зато для Беты „ничего“ наступит всего через месяц. И, что самое обидное, она даже не узнает, почему так вышло. Что я исчез не „куда-то“, а в „когда-то“. Например, в позавчера. Или в полтора месяца назад».